– Вам лучше? – врач, довольно молодой человек в очках, наклонился, с тревогой заглянул мне в глаза.
– Да, спасибо… Извините.
– Вам не за что извиняться. Может быть, коньяку? Приводит в себя… – он достал из сейфа ополовиненную бутылку «Ахтамара», налил мне в какую-то колбу, себе плеснул в пробку-стаканчик от графина. Мы молча выпили, закурили. У меня перед глазами все стояло лицо Николеньки, исковерканное ужасом.
– Вы знаете, что ваш друг умер от яда? – врач глубоко затянулся и посмотрел на меня поверх очков.
– Как… От какого яда?
– Хотел бы и я знать, от какого. Судя по признакам, что-то из группы природных нервно-паралитиков, и при этом сильный галлюциноген. Но классификации не поддается. Собственно, я просто хотел предупредить вас. Времена сейчас мутные. Клиенты наши иногда занимаются такими делами… Меньше знаешь – крепче спишь. Просто от этого яда нет противоядия… Мы заменили ему всю кровь, очистили желудок и кишечник, ввели все применяемые в подобных случаях препараты. Это лишь продлило агонию. Держитесь подальше от смазанных подобной дрянью железок!
– Вы хотите сказать, что эти вилы, ну, которыми его ткнули, были отравлены? – в голове у меня все шло кругом, от коньяка или от пережитого…
– Это были не вилы. У вил зубья круглые, а тут было что-то плоское, заточенное с обоих сторон… Кинжал узкий, что ли… В общем, я вас предупредил. До свидания…
Я вышел из больничного холла в ночную темень, совершенно разбитый и растерянный. Всю дорогу до дома я пытался точно вспомнить, что говорил мне Николенька перед смертью. Позвонить матери, отправить письмо, выкинуть коробку… Остальное – подарок. Бред какой-то! У меня в голове не укладывалось, что Николеньки, веселого, живого, остроумного, который прочно занимал в моей памяти, в моей жизни свое, важное и влиятельное место, больше нет. Осталась дурацкая коробка, тетради, дискеты, а его – нет! Он умер в чужом городе, без родных, практически один, умер от яда, которым была смазана гигантская вилка! Никакой не кинжал, конечно, это была… острога эта было, вот что! Кошмар какой-то! А я даже не спросил, есть ли у него девушка…
Практически на последнем поезде метро я доехал до своей станции, купил в круглосуточном магазине бутылку дешевого коньяка, дома выпил ее в два приема, не раздеваясь, рухнул на кровать и спустя пять минут провалился в дурной пьяный сон…
* * *
Волей-неволей мне пришлось провожать Николеньку в последний путь, совершать все необходимые процедуры, везти тело друга домой, в наш родной город. Труднее всего было говорить с его матерью, маленькой, седой женщиной, которая на удивление стойко перенесла смерть сына. Я запомнил, что она сказала мне, когда я еще из Москвы звонил ей с трагическим известием: «Я так и знала…».
Потом были похороны, небольшая группка родных и близких над глинистой могилой, хмурое осеннее небо, нудный, холодный дождь, слезы в глазах, хмельная грусть на поминках…
Словом, когда я через несколько дней вернулся домой, шок от случившегося уже прошел, и пора было исполнить последнюю волю моего так нелепо погибшего друга.
* * *
Снова субботнее утро. Но уже некому звонить в семь сорок утра в дверь, предлагать «п-полпинты ш-шнапса», будить и тормошить меня, тащить гулять по Москве… Эх, Николенька, Николенька… Что же все-таки с тобой приключилось, какая тварь подкараулила тебя той ночью? Почему я, трижды дурак, не выпытал у тебя это? Э-эх…
