– Насколько мне известно, – холодно сказал он, – мы имеем дело с разводом. Я полагал, что в этом вопросе ты не расходишься с церковью.
– Она ни в чем! не виновата.
– Значит, тебе известно, что у нее в прошлом?
– Нет.
Лорд Вэллис поднял брови – иронически и, может быть, даже с восхищением.
– Благоразумие под маской рыцарства?
– Вы, видимо, не понимаете моего чувства к миссис Ноуэл. Оно не укладывается в ваше представление о жизни. Но брак без этого чувства для меня немыслим – и вряд ли я когда-нибудь смогу испытать его к другой женщине.
И опять лорд Вэллис ощутил, что почва уходит у него из-под ног. Неужели это правда? И вдруг он понял: да, правда. Этот одержимый скорее сгорит на собственном огне, но не изменит себе. Он вдруг осознал всю серьезность создавшегося положения и растерялся.
– Больше я сейчас ничего не могу тебе сказать, – пробормотал он и поднялся из-за стола.
У леди Кастерли было одно неудобное свойство: она вставала чуть свет. Во всей Англии ни одна женщина не была таким знатоком утренних рос. Природа расстилала перед ней тысячи росных ковров – их ткали звезды минувшей ночи, что падают перед рассветом на темную землю и ждут только утра, чтобы в солнечных лучах вновь воспарить на небо. В Рейвеншеме она ежедневно гуляла в парке от половины восьмого до восьми и, если гостила у кого-нибудь, заставляла хозяев применяться к этой ее привычке.
Поэтому когда ее горничная Рэндл в семь часов утра пришла к горничной Барбары, которая в эту минуту зашнуровывала корсет, и сказала: «Старая леди велела разбудить мисс Бэбс», – та ничуть не удивилась.
– Хорошо. Да только леди Бэбс не очень-то обрадуется!
Десять минут спустя она вошла в белую комнату, всю пропитанную ароматом гвоздики, – в царство сладкого сна, куда сквозь пестрые ситцевые занавески просачивался свет летнего утра.
Барбара спала, подложив под щеку ладонь; ее золотисто-каштановые волосы, откинутые со лба, рассыпались по подушке, губы приоткрылись. «Вот бы мне такие волосы и губы!» – подумала горничная и невольно улыбнулась: леди Бэбс такая хорошенькая, во сне еще лучше, чем днем! И при взгляде на это очаровательное существо, спящее с улыбкой на устах, рассеялись тяжелые пары, дурманившие голову служанки, постоянно жившей в тепличной обстановке, где не могла естественно развиваться ее натура. Красота обладает таинственной силой: она расковывает души, очищает их от себялюбивых мыслей; глаза горничной смягчились, она стояла, затаив дыхание, – спящая Барбара была для нее воплощением золотого века, с мечтой о котором она ни за что не хотела расстаться. Барбара открыла глаза и, увидев горничную, спросила:
– Разве уже восемь, Стейси?
– Нет, но леди Кастерли желает, чтобы вы с ней погуляли.
– О господи! А мне снился такой чудесный сон!
– То-то вы улыбались.
– Мне снилось, что я могу летать.
– Вы подумайте!
– Я летела над землей и видела все так ясно, как вас теперь. Я парила, как ястреб. И чувствовала, что могу опуститься, где захочу. Это было восхитительно, Стейси, для меня не было ничего невозможного.
И, вновь положив голову на подушку, она закрыла глаза. Солнечный свет, пробиваясь меж полураздвинутых занавесок, озарял ее лицо.
Горничной вдруг захотелось протянуть руку и погладить эту полную белую шею.
– Летательные аппараты – глупость, – пробормотала Барбара. Наслаждение – когда летишь сама, на крыльях!
