– Надеюсь. – Дру знал, что услышит редкие гудки, а затем сильное шипение, характерное для этой линии.
Открыв толстую стеклянную дверь «клетки», Лэтем вошел в нее. На большом столе он увидел красный телефон, блокноты, карандаши и в довершение всего – пепельницу. В углу этой уникальной кабины стоял прибор для измельчения документов; его содержимое сжигали каждые восемь часов, а иногда и чаще. Стул стоял спинкой к сотрудникам, работавшим у консолей, поэтому они не могли прочесть разговор по губам. Многим это казалось нелепостью, пока в разгар «холодной войны» в центре связи посольства не обнаружили советского «крота». Дру снял трубку. Ровно через восемьдесят две секунды раздались гудки и шипение, затем он услышал голос Уэсли Т. Соренсона, начальника отдела консульских операций.
– Где тебя черти носили? – спросил Соренсон.
– После того как вы разрешили мне пригрозить раскрытием Анри Брессару, я отправился в театр, а потом позвонил ему. Он поехал со мной к Виллье, и я только что вернулся оттуда.
– Значит, твои предположения были правильны?
– Формально – да.
– Великий боже! Значит, старик действительно оказался отцом Виллье?
– Это подтвердил сам Виллье, который узнал об этом от приемных родителей.
– Представляю, какой это был для него шок при сложившихся обстоятельствах!
– Об этом-то мы и должны поговорить, Уэс. Этот шок возбудил в нашем актере невероятное чувство вины. Он решил, использовав свой талант, внедриться в среду Жоделя, отыскать его дружков и выяснить, не говорил ли кому-нибудь старик, где бывал последние дни, кого пытался найти и что хотел сделать.
– Да ведь этого ты и желал, – прервал его Соренсон, – в случае, если твои догадки подтвердятся.
– Если я прав, ничего другого не придумаешь. Но мы не собирались прибегать к услугам Виллье.
– Значит, ты был прав. Поздравляю.
– Мне помогли, Уэс, в частности, супруга бывшего посла.
– Но нашел-то ее ты – никому другому не удалось.
– Просто мой брат оказался в непредсказуемой ситуации, и о нем ни слуху ни духу.
– Понимаю. Так в чем сейчас проблема?
– В решении, принятом Виллье. Мне не удалось его отговорить, боюсь, что это никому не удастся.
– А почему ты должен его отговаривать? Вдруг он что-нибудь узнает. Зачем вмешиваться?
– Потому что Жодель скорее всего встречался с теми, кто подтолкнул его к самоубийству. Каким-то образом этим людям удалось убедить его, что он – человек конченый, ибо потерял все.
– Психологически это возможно. Им владела навязчивая идея, которая могла привести его только к гибели. Так что же дальше?
– Эти люди, кто бы они ни были, безусловно, следят за ситуацией, сложившейся после самоубийства. Другой расклад невозможен. Если кто-то внезапно появится и начнет расспрашивать про Жоделя… его враги, если это те, о ком я думаю, не оставят ему ни одного шанса на спасение.
– Ты сказал это Виллье?
– Не так подробно, но дал понять, что его затея чрезвычайно опасна. А он послал меня к черту, пояснив, что обязан Жоделю куда больше, чем я Гарри. Завтра в полдень я должен прийти к нему. К этому времени он будет готов.
– Скажи ему все прямо, без обиняков, – приказал Соренсон. – Если он будет стоять на своем, пусть идет.
– А зачтется ли нам в актив, если он потеряет жизнь?
– Трудные решения требуют большой затраты сил. Ты хочешь найти Гарри, а я – метастазы раковой опухоли, которая растет в Германии.
– Мне бы хотелось осуществить и то и другое, – сказал Лэтем.
