– Оль, а война правда будет?
Ольга ответила не сразу:
– Может, отец ошибался.
Вера постоянно вспоминала тот разговор на крыше. Для чего она живёт? Чтобы прятаться среди бабушкиных воспоминаний, которые умрут вместе с ней? Цель Ольги ясна и осязаемой. Это работа, результат которой перевернёт жизнь человечества и переживут саму Ольгу. И тут Веру осенило: надо сделать мир из кокона настоящим. Получилось же у отца сохранить в семье островок ушедшего прошлого! Надо только выбраться отсюда. Вернуться в балет или получить образование. Но у неё снова будут музыкальные вечера в Ялте, чаепития за столом под белой скатертью, бабушка со своими воспоминаниями и счастливая безмятежная жизнь.
В июле Яшке исполнялось восемнадцать. Чем ближе был этот день, тем более дёрганым становился патрульный и по любому незначительному поводу раздражался истеричными воплями. Вера поняла, что он боится. Слухи об ужасах взрослой колонии держали в страхе всю малолетку. Некоторые ребята видели возвращение сломленных зоной старших родственников. К произволу, творимому прожжёнными уголовниками, добавлялись издевательства и пытки надсмотрщиков. То было не местное ленивое начальство, которое считалось с тем, что вверенные им заключённые – дети.
Тем не менее колония с облегчением вздохнула, когда Яшка её покинул.
В конце августа четвёртую и седьмую бригады отправили красить здание школы. В разгар работы к границе поселения подкрался пожилой казах из местных овцеводов. Он замахал руками, подзывая Ольгу. Та отложила кисть и направилась к неожиданному посетителю, на ходу вытирая руки о штаны. Казах раздвинул ряды колючей проволоки, помогая девушке выбраться наружу. И вдруг низко поклонился. Происходящее было более, чем странным. Девчонки бросили работу и наблюдали за действом. Казах открыл рот, потыкал в него пальцем. Ольга взяла его за руку и долго что-то шептала. Он снова раскланяться, сунул ей что-то и убежал.
Довольная Ольга возвращалась к товаркам, подкидывая на ладонях мешочек:
– Вот и пополнили запасы махорки!
– Оль, это что было?
Она рассмеялась:
– У этого казаха зубы гнилые, а лечить боится. Два года назад подошёл ко мне и спрашивает: «Ты ведьма?» Я опешила; нет, говорю. Он расстроился: «Русский ведьма нада, слышал, сильный очень. Зуб болеть». Тут меня озорство какое-то взяло: «Чтобы боль снять, ведьмой и не надо быть. Помогу тебе! Только не забудь потом отблагодарить, а то не сработает». Мой отец древней китайской медициной увлекался, показывал некоторые точки на теле. Если надавить на них, можно зубную или головную боль снять, или насморк вылечить. Помогла я тогда овцеводу, с тех пор он ко мне обращается и махоркой снабжает.
– А чего ты там шептала?
Ольга вновь зашлась в смехе и вдруг запела:
– Gaudeāmus igĭtur,
Juvĕnes dum sumus!
Post jucundam juventūtem,
Post molestam senectūtem
Nos habēbit humus!
Мне же надо было колдовской ритуал изобразить, заговор прочитать. А что говорить? По-русски казах худо-бедно понимает, вот и нашептала, что помнила. Профессорская дочь знает «Гаудеамус» не хуже, чем дочь дьячка «Отче наш». А весь текст минут на пять растянуть можно, боль сутки не вернётся.
Вере показалось диким, что Ольга сохранила способность смеяться. Здесь, в месте слёз и скорби, среди бескрайних степей, мух и смрада услышать смех и пение было так же нелепо, как увидеть плывущий по небу парусник. Или Веру, кружащую в бальном платье под звуки вальса среди бараков… Вдруг стало ясно, что смех – это способ Ольги сохранить рассудок здравым.
