– Я сделала это, потому что у нас много варенья, а мёда всего одна баночка.
С этими словами Серафима отпустила девочку и присела рядом с ней на корточки.
– Когда мёд закончится, Тарас Наумович принесёт нам новую баночку, – продолжила негодовать Варенька.
– Я же говорила тебе, что немцы заняли город. Рынок сейчас закрыт, и эта баночка мёда у нас последняя.
– Прости, я совсем забыла про немцев.
Девочка смутилась и вернула мёд на полку, после чего поместила погасший огарок свечи в кармашек своего платья.
В попытке подобрать нужные слова, чтобы поведать дочери о нависшей над ними угрозе, Серафима прокручивала в голове последние пять минут с момента ухода Вареньки из кухни. Женщина сидела возле девочки в тёмной кладовке и видела перед собой обеденный стол с лежащими на скатерти орехами. Она не успела очистить их и выложить на остывающую в тарелках кашу, поскольку почувствовала неладное и немедля выбежала из кухни. Когда Серафима добежала до укрытого виноградником крыльца дома, то обнаружила за его калиткой грузовик с выстроившейся позади него шеренгой немецких солдат. Испуганно перепрыгивая через бетонные ступеньки крыльца, женщина распахнула входную дверь мазанки, заперла её и оказалась в кладовке.
– Нам нужно уходить из дома, – попыталась как можно спокойнее произнести Серафима, чувствуя свою вину за то, что отправила дочь в кладовку за мёдом.
– Что случилось? – обеспокоенно спросила Варенька.
– На улице немцы. Я возьму наши документы и сразу вернусь.
С этими словами женщина поднялась с корточек и вывела девочку в прихожую.
– Я хочу с тобой, – промолвила Варенька, боясь оставаться одной, словно мама могла покинуть её навсегда и уже не вернуться.
– Жди меня здесь! – наказала Серафима дочери и зашла в молельную комнату, после чего скрылась в расположенной за ней спальней.
– Но почему мы не можем остаться в доме? – негодующе спросила девочка, желая продолжать слышать голос матери.
– Оставаться в доме слишком опасно.
Последние слова мамы заставили Вареньку испуганно смолкнуть, после чего она обернулась к входной двери мазанки и осторожно отодвинула край закрывающей левое окно занавески. Убедившись, что на видимой части крыльца дома никого нет, девочка подошла к правому окну в желании отодвинуть его занавеску, но внезапно одёрнулась, увидев медленно опустившуюся ручку входной двери. Кто-то за дверью потянул ручку на себя, но запертая на ключ дверь осталась неподвижна. Затем тот же «кто-то» дёрнул ручку с такой силой, что внутренности дверного замка истошно взмолились о пощаде, а стрельчатые окна у входной двери мазанки отчаянно задребезжали.
Застигнутая врасплох Варенька раскрыла рот, чтобы закричать, но неожиданно почувствовала запечатавшую её уста ладонь матери. Серафима развернула к себе перепуганную дочь и показала ей приставленный к губам палец. Варенька тут же крепко вцепилась в маму и зажмурилась, пытаясь обрести утраченное чувство защищённости. Женщина слышала, как трепещет в груди сердце испуганной девочки, и обняла её в ответ.
В следующую секунду на встретившем незваного гостя крыльце дома послышался мужской голос, которому спустя мгновение что-то ответил голос другого мужчины. Застывшие в объятиях друг друга мать и дитя ощутили, как по их коже пронеслись мурашки, и в оцепеневшем сознании Серафимы и Вареньки незримо отпечаталось лишь одно страшное слово – «Немцы», от которых женщину и ребёнка отделяла лишь не внушающая уверенности деревянная дверь.
