Здравствуйте, дорогой Густав!
С радостью хочу сообщить Вам, что мы здорово продвинулись в изучении кристаллов исанита. Лабораторные исследования полностью подтвердили уникальность нашей находки. Высылаю также экземпляр журнала, в котором опубликована моя первая статья об этом чудесном минерале. Надеюсь, Вам будет интересно ознакомиться с некоторыми выводами нашей лаборатории.
Жаль, что у нас нет возможности продолжить совместную работу, но мне было бы интересно узнать Ваши мысли на сей счет. Помнится, в экспедиции Вы демонстрировали незаурядные способности и большой интерес к теме.
Очень хочется верить, что отношения между нашими странами, наконец, наладятся и тогда я смог бы ходатайствовать о приглашении Вас в МГУ для стажировки и защиты диссертации. Думаю, что работа в лаборатории профессора Виноградова во всех смыслах пошла бы Вам на пользу, да и я был бы рад иметь в вашем лице сотрудника и единомышленника.
Так или иначе, я очень ценю наши теплые дружеские отношения. Виктор Ковтун передает Вам сердечный привет. Также и Николай Иванович, с которым мы в последнее время, увы, видимся нечасто.
С уважением,
искренне Ваш
профессор
Юрий Великанов
* * *
– Что это за письмо, отец? – изумленно поинтересовался дон Мигель, пробежав взглядом листок, испещренный мелким почерком русского ученого. – И кто такой этот Густав, которому оно адресовано?
Дон Педро ответил не сразу. Некоторое время он сидел в своем кресле в напряженном молчании, видимо собираясь с духом и мыслями, потом глубоко вздохнул, окончательно решившись, и произнес дрожащим голосом:
– Сын! Я должен признаться тебе… Я должен открыть тебе одну тайну, которую скрывал от всех долгие годы… Исповедаться, если угодно… Я давно хотел сделать это, но никак не мог отважиться. Не знаю, сможешь ли ты понять меня и простить, но перед лицом приближающейся вечности, я должен снять с себя этот груз…
Наша фамилия не Нуньес де Бальбоа. К этому старинному испанскому роду мы, к сожалению, не имеем никакого отношения. Мне пришлось подделать документы и присвоить себе это имя, когда я был вынужден бежать из родной страны.
Ты спрашиваешь, кто он, тот Густав, которому пишет московский профессор? Так вот, слушай же, Густав – это я.
Мое настоящее имя Густав Фридрих фон Хиппель. Наши предки происходят из Восточной Пруссии. Там наши корни, сынок. Барон Теодор Готлиб фон Хиппель, от которого идет наша фамилия, в конце 18 века был учеником Иммануила Канта, а затем и бургомистром Кенигсберга, а последний из рода Хиппелей, с кем я когда-либо контактировал в той, прошлой жизни, был мой двоюродный дядя Тео, подполковник разведки, создатель и гауптман печально знаменитого нацистского диверсионного подразделения «Бранденбург-800» – секретного полка спецназовцев и головорезов Абвера.
– Отец! – с жаром воскликнул огорошенный Мигель Кристобаль. – Я не верю своим ушам!
– Придется поверить, мой мальчик, ибо так оно и есть, – сокрушенно подтвердил дон Педро.
– Этого не может быть! Нет, я отказываюсь… – Нуньес-младший чувствовал себя совершенно раздавленным. – Я не хочу верить в то, что мой отец – нацист, скрывавшийся все это время от правосудия.
– Все не так просто. И я действительно не нацист. Да, я трус, жалкий приспособленец, проходимец и даже вор, но я не палач.
– Как же так, отец? – в глазах Дона Мигеля стояли слезы.
– Я мечтал заниматься наукой, я грезил открытиями, и я хотел жить, просто жить, и вовсе не планировал подохнуть в лагерях, как многие ученые, не пожелавшие сотрудничать с властями. А у Шпеера были огромные возможности, он ведь был близким другом фюрера, и я, конечно же, пошел к нему, когда узнал, что он начал набирать молодых научных работников и инженеров для своих лабораторий. Да, я вынужден был вступить в партию национал-социалистов, чтобы продолжать карьеру исследователя, но никогда, слышишь, никогда не разделял их человеконенавистнических политических взглядов!
