Проведал Павел и то, у каких московских мастеровых и за какие деньги можно впрок красок да манер закупить и на дело глянуть для понятия… За хорошие деньги сторговал он Филимону свою шаль, а Любушке в подарок купил раскрашенный плат да еще с полвоза других гостинцев – для нее и сынка-проказника.
Радостный приехал Павел домой на Меленки. Жену и мальчонку подарками одаривает, рассказывает – об чем узнал от заезжих купцов. Слушает его Любушка с улыбкой приветливой, а в очах-то ее на самом донышке тревожная грустиночка затаилася. Не заметил этого Павел – уж больно его новая дума захватила, что твое наваждение. Загорелось мастеру свое платочное дело наладить. И барыш будет, да и Любушке его нужды не станет глазоньки свои томить над вышивкой, – только знай узоры из травок да цветов выдумывай! А уж он-то, Павел, теперь знает, как красоту эту на плат перевести…
Через три дня снарядился он в Москву, собрал все деньги, какие у него были, обнял жену с сыном, молвил на прощанье:
– Не кручинься, Любушка, через неделю вернусь, чаю, не с пустыми руками. Ужо наладим дело – знатно заживем: и серебро, и злато будет!
– Не то злато дорого, что в кошельке, – вздохнула Любушка, – а то, что в душе. Помни об этом да возвращайся поскорей.
Долго махала она вслед Павлу, и не видел он, как печаль великая поднялась со дна ее очей…
Больше недели пробыл Павел в Москве, крутился как белка в колесе, однако, что загадывал, все исполнил. Нарочно в двух платочных мастерских нанимался работать, как холоп, по три дня только за одни харчи, зато успел все высмотреть да выспросить. Кому подсобит, кого угостит, кому серебряный пятачок подарит, а к кому и в гости угодит. У одного доброго резчика целый набор деревянных манер купил, потому как скупой заказчик их не брал, сбивая цену. Раздобыл Павел и нужный инструмент, и всякой краски несколько бочонков по сходной цене, даже небольшой котел сторговал у медника. А на оставшиеся деньги купил большой кусок полотна впрок и гостинцев для Любушки с сынком.
На двенадцатый день рано поутру с полным возом добра отправился он в обратный путь. На радостях решил было засветло до дому добраться, ан не успел. Уж ночь опустилась, а до деревни еще верст десять. Боязно одному по лесной дороге ехать: ну, как разбойные люди нападут… Видит вдруг: сбоку на полянке у болотинки огонь мерцает. Кажись, и голоса слышутся. Не лихой ли народ?.. Хотел Павел мимо проехать, да не тут-то было: вынырнули из темноты псы, окружили телегу, лай подняли. Подошли люди с ружьями, но зря Павел испужался – то охотнички местные оказались. Как узнали, что человек из Москвы, шибко обрадовались. Отпускать Павла ни за что не желают. Ведут к костру, усаживают, как дорогому гостю чарку подносят, дичинкой угощают да подливают то и дело. «Расскажи, мил человек, про Москву», – все трое просят. Захмелел Павел, разомлел у огня. Пустился в рассказы о благолепии московском, о соборах, теремах да ярмарках, о людях иноземных да товарах редкостных. Где и прибавит малость для красного словца – уж больно нравится Павлу, как охотники ахают от удивления да подливают ему в чарку. А уж потом они и сами разошлись – городят небылицы наперебой. За веселым пиром не замечают, как на востоке посветлело…
…Проснулся Павел от пальбы. Что такое! Зорька еще сырой туман не рассеяла, а два пьяных охотника лупят вверх в кого-то, никак попасть не могут, а третий крепко спит в обнимку с ружьем.
