Но вот парадокс: когда сама Мадура заболела, никакая чакра её не спасла. Ковид настиг её в апогее успеха. Слухи о её состоянии начали расходиться быстро, но она уверяла:
– Это просто очищение! Моя третья чакра выбрасывает всё лишнее.
Последнее видео, которое она записала, стало иконой нового уровня абсурда. В нём Мадура, осунувшаяся и с тяжёлым дыханием, всё ещё пыталась улыбаться и говорила:
– Если я заболела, это потому, что Вселенная хочет научить меня чему-то большему. Не волнуйтесь за меня, моя чакра уже почти победила вирус.
И вот, одним тоскливым ковидным утром, лениво пролистывая почту, Пъе Левиндт наткнулся на письмо с ярким заголовком:
"Успей проститься! Купон на 80% OFF на похороны Мадуры Шанти."
Письмо сопровождала фотография Мадуры, сияющей всё той же непробиваемой улыбкой слепящей искусственно-белоснежными зубами, цокая которыми она когда-то обещала своим адептам поток и гармонию.
– Даже после смерти делает бизнес, – пробормотал Пъе, зевая.
В письме сообщалось, что церемония прощания пройдёт на редчайшем кладбище в предгорьях Гималаев. А внизу, жирным шрифтом, добавлялось:
"Эксклюзивная возможность увидеть гуру в последний раз и провести её к новым вершинам духовного успеха!"
Купон выглядел заманчиво, да и до кладбища было рукой подать – Левиндт снимал гостиницу неподалёку.
"В конце концов, никто меня там не узнает. Все в масках. Да и кто из её адептов читает постмодернистов?" – подумал он, вспомнив, как даже самые близкие друзья Мадуры едва тянули на любителей Гандапасов, Тони Робинса и Джо Витале, не говоря уже о серьёзной литературе.
Решение было принято.
Пъе никогда бы не подумал, что окажется на кладбище в Индии, стране, где 99% людей предпочитают сожжение. Найти здесь место для погребения было сродни обнаружению библиотеки в ночном клубе – неожиданно и совсем не к месту.
Кладбище находилось в предгорьях Гималаев. Узкая тропинка, будто прорубленная в скале, вела к месту захоронения, петляя среди зарослей деревьев с чёрными, обугленными стволами.
Левиндт осторожно поднимался, чувствуя, как его обувь скользит по влажной, поросшей мхом дорожке. Мох, правда, выглядел как заплесневелый ковёр – не такой, который хочется трогать, а скорее такой, о котором вспоминаешь после плесени на забытом бутерброде.
Вокруг открывался захватывающий вид: вдали возвышались снежные вершины, словно покрытые сахарной пудрой, и небо вокруг них было таким ярким, что казалось нарисованным акварелью. Воздух пах дымом и чем-то сладковато-пряным – то ли благовониями, то ли тем, что кто-то решил приготовить карри прямо под открытым небом.
Неподалёку от кладбища возвышался величественный особняк в колониальном стиле. Его стены были выкрашены в ослепительно белый цвет, от которого глаза начинали болеть ещё на подходе. На балконах виднелись резные деревянные перила, а из окон доносился аромат специй и сладковатого дыма благовоний.
У ворот стоял гигантский рекламный щит с надписью на русском:
"Шамбала ближе, чем вы думаете! Вход за донейшн."
На крыльце сидели несколько индусов в свободных белых одеждах и с тщательно уложенными бородами. Их внешний вид выдавал полное презрение к окружающему миру, как будто они были не просто хранителями тайны Шамбалы, а её главными акционерами.
Местный проводник, который вёл Пъе, остановился и хмыкнул.
– Видишь этих ребят? Это потомки тех самых проводников, что обещали вашим Рерихам показать Шамбалу.
