Текст Айгунского трактата гласил, что Амурская область и Уссурийский край с такого-то числа и такого-то года становятся неотъемлемой частью России, естественной и как бы данной Богом.
Свернув лощеную бумагу в трубку, Игнатьев аккуратно, дабы не помять, втолкнул её в футляр, обтянутый малиновым бархатом и, покачав его в ладонях на весу – приятнейшая тяжесть! – упрятал ценный груз в сундук такого же, как и футляр, малинового жара. Пространство, закрепленное за Россией в тексте трактата, вместившегося в небольшой, словно подарочный, футляр, равнялось территории Германии и Франции, взятых в совокупности. Не шутка.
Николай щелкнул потайным замком и передал сундук секретарю Вульфу: «Под вашу личную ответственность».
Спустя полчаса к нему прибыли офицеры военной миссии.
– Гвардии капитан конной артиллерии Баллюзек!
– Поручик Лишин!
С минутным опозданием прибыл топограф – юный прапорщик Шимкович. Тотчас получил выговор.
Уяснив свою роль и действия в порученном им деле, офицеры испросили дозволения проститься с близкими.
– Сутки на сборы, – объявил Игнатьев и встал из-за стола. Ему хватило бы и часа.
Март выдался солнечным, и шестого числа он выехал из Петербурга. Вместе с ним отправились командированные офицеры. Через Москву, Владимир и Пермь до Томска они добрались довольно скоро, но дальнейший путь потребовал и сил, и времени, и настоящего упорства. Сибирские реки стали выходить из берегов: весна была ранней, стремительной.
Пересаживаясь с розвальней на брички, с бричек на коней, путники добрались до Иркутска. Дом губернатора они нашли легко, стоял он в центре города, недалеко от храма.
– Рад, очень рад видеть вас, – распахнул руки граф Муравьев и крепко обнял Игнатьева, – Таким я и представлял себе посланника в Китай: статным, молодым, красивым.
Через минуту они входили в просторный, освещенный многоярусными люстрами зал торжественных собраний.
– Прошу любить и жаловать, – обратился граф ко всем собравшимся, – Игнатьев Николай Павлович, надежда нашей дипломатии, самый молодой генерал России! – Тут он так лукаво восхищенно указал присутствующим на парадный мундир гостя, что все уставились на его новенькие аксельбанты и погоны.
– Браво! – выкрикнул кто-то звонким голосом.
Николаю показалось, что добрейший хозяин Восточной Сибири столь щедр на похвалу и хлебосолен оттого, что, коль случится утвердить пограничный трактат, подписанный им и маньчжуром И Шанем, войдёт граф Муравьёв в отечественную историю не только как администратор, но и как собиратель земли русской, и пожалован будет ему благозвучный титул: граф Амурский, а доведётся, так и князем нарекут. Подумать только! Князь Муравьёв-Амурский, ваша светлость. Останется вот столько до величества. Эх, только б утвердили договор!..
Живо представив себе честолюбивую картинку, Игнатьев скромно улыбнулся и поднял бокал с шампанским.
После ужина хозяин дома и его гость уединились в просторном светлом кабинете с высокими потолками и богатой библиотекой.
– Курите? – поинтересовался граф Муравьёв, предлагая дорогие сигары в полированном ящике с серебряными уголками.
– Нет, – отказался Николай. – У нас в роду никто не курит.
– Похвально, – сказал хозяин кабинета и оставил сигары открытыми. – Я сам, если по совести, курю больше для форсу. Император наш, вы знаете, любитель подымить, да и великие князья ему под стать, так невольно втянешься, привыкнешь: что-то вроде мужской солидарности, – быстро заговорил Муравьёв, не скрывая оправдывающегося тона. – Общение требует жертв.
