– Опять убежали?! Они у тебя только вчера убегали! Издеваешься, что ли?! Ты чего там в поле делаешь?! Спишь, что ли?! Или землянику трескаешь с утра до вечера?!
– Отец Валериан…
– Что отец Валериан, отец Валериан! Я что, сам не знаю, как меня зовут?! Тебе послушание дали – а ты ходишь как муха сонная! Бери мальчишек, Саньку с Ромой, ищите! Я, что ли, вам искать пойду?! Отец Валериан туда, отец Валериан сюда! Кошмар!
Тимофей заспешил в келью, где жили мальчишки, проводившие в монастыре каникулы. А отец Валериан зашёл к себе, брякнул дверью, присел на табурет у стола. В келье горела лампадка, в углу – любимые иконы. Вот это денёк! Сговорились они, что ли?! А началось всё с Витальки! Инок задумался.
Вспомнил, как учил старец, отец Захария, видеть свои собственные грехи. Как? А просто очень: видишь брата, который гневается, покайся: Господи, это ведь я такой гневливый! Видишь эгоистичного: Господи, это ведь я такой эгоист! Видишь жадного: Господи, помилуй, это я сам такой жадный!
Старец учил самоукорению, и такие его простые слова глубоко западали в душу, потому что шли они не от ума, а от личного опыта. Приправленные солью благодати, слова схиархимандрита Захарии были как слова власть имеющего. Пользу можно и от блаженного получить, и от любого человека, если жить внимательно, если вести жизнь духовную. Да… В теории-то всё знаешь, а вот как до практики дело дойдёт… Правильно говаривал преподобный Амвросий Оптинский: «Теория – придворная дама, а практика – медведь в лесу»… Отец Валериан посидел молча перед иконами, потом быстро встал и вышел из кельи. Пошёл первым делом в трапезную. Дионисий всё ещё был там, чистил картошку.
– Брат Дионисий, прости меня! Ничего страшного, привезу я ещё в монастырь чашек! Куплю других – небьющихся: ты уронишь, а она и не разобьётся!
Дионисий заулыбался, приободрился.
Отец Валериан улыбнулся послушнику:
– А где тут паломник ходил?
– Да я ему вот супа налил. А пирога нет больше, доели.
Отец Валериан достал из холодильника банку огурцов с помидорами – вкусная засолка, сам солил, открыл банку грибов, опята – один к одному:
– Положи брату, пусть утешается. Вышел из трапезной – навстречу послушник Тимофей с мальчишками, голову в плечи втягивает, жмурится – стыдно ему. Отец Валериан сказал примирительно:
– Ладно, пошли все вместе на поле.
А когда вышли за стены монастыря, сказал тихо:
– Давайте помолимся. Споём «Символ веры»… Сильная молитва! Брат Тимофей, запевай!
И Тимофей своим густым басом, совсем неожиданным для его юного возраста, начал молитву. Санька с Ромой подхватили тоненько. Присоединился и сам отец Валериан. Молитва понеслась над лесами и полями. Закончили, постояли немного. Подождали. Коров нигде не было.
– Да, братия… Вот если бы отец Савватий помолился… Или отец Захария… А мы – что ж… Видно, это дело надолго затянется… Пойдём-ка, дам бутербродов с собой – и отправитесь искать. Я вас только провожу – мне скоро Псалтирь читать. Пошли к монастырским воротам, но войти не успели: за спиной раздалось протяжное мычание – все пять монастырских спортивных коров догоняли своих пастухов.
Отец Валериан зашёл в трапезную, подошёл к Витальке, заглянул через плечо: на рисунке блаженного тянулись во все стороны листа солнечные лучи, освещали поле, лес, церковь на горе. Отец Валериан вздохнул с облегчением и пошёл в храм: пора было читать Псалтирь.
