— Не подсматривай. — Она отодвинулась и загородила фотографию второй рукой. Прядка волос окончательно выбилась, и, пока Лина писала, покачивалась, задевая кончиком стол. На лице Лины появилась сосредоточенность.
— Ты там что, послание потомкам сочиняешь?
Она глянула на меня. Протянула фотографию.
— Для тебя. Хотя… — Улыбка стала несмелой.
Я взял фото. На обратной стороне аккуратным, чуть размашистым почерком было выведено не послание — всего одна фраза.
Прочитав, я посмотрел на Ангелину.
— И правда для потомков, — голос вдруг сел.
Лина опять улыбнулась. И опять робко.
Я обнял её, посмотрел в глаза.
— Я тоже, Ангел. Всегда.
10. Глава 9
Бутылку ликёра из бара я взяла, не спрашивая. Сладкий и сливочный, он был совсем не тем, что могло бы помочь заглушить горечь. И всё же я налила немного в низкий, предназначенный для виски бокал. Дымов вышел и вернулся с другим, наполненным ледяными кубиками. Кинул несколько мне в ликёр, в оставшиеся же плеснул виски.
— Мне даже не с кем было выпить за неё, — выговорил, глядя мне в глаза. Приподнял стакан.
— Мне тоже.
Не соприкасаясь стеклом, мы сделали по глотку. Ни один из нас не произнёс пошлостей вроде «пусть земля будет пухом» или «да упокоит Господь её душу». Ликёр напомнил о Майами и звучащем в полутёмном баре классическом роке.
Стакан Дымова опустел куда быстрее моего. Он подлил ещё виски. Расстегнул верхние пуговицы рубашки твёрдым, присущим мужчинам движением. Я пила медленными глотками, глядя на него со спины, и старалась не замечать расставленных на полке снимков. Как ни странно, это было просто.
— Скучаешь по НХЛ?
Он расстегнул рубашку ещё на одну пуговицу. Лица его я не видела, только отражение в стекле.
— Да.
Я подошла ближе. Находиться в этой квартире наедине с Егором было ещё более странно, чем рассматривать снимок из прошлого. Тени так и витали вокруг призраками.
Ведомая непонятным чувством, остановилась на расстоянии вытянутой руки.
— Так зачем было рушить то, к чему ты так долго шёл, Дымов? Ангелом ты пожертвовал ради хоккея. За это я тебя всегда буду презирать. Но для такой самовлюблённой сволочи, как ты, это хотя бы объяснимо. Но ради чего ты пожертвовал хоккеем? НХЛ? Ради пары стаканов? — Я кивнула на тот, что он держал. — Ради удовольствий? Или ты думал, что незаменим? Что тебя будут терпеть, что бы ты ни сделал?
— Не думал, — отрезал он, повернувшись так внезапно, что я интуитивно отступила. Посмотрел в глаза, потом ниже.
По телу прошлась волна: тревожная, обжигающая. Мы были одни в комнате, в его огромной квартире, и то, что я читала в синих глазах, находило отклик. Как я ни пыталась глушить тревогу внутри, она становилась сильнее и сильнее по мере того, как Егор подходил. Медленно, но необратимо сокращая расстояние между нами.
— Я ничего не буду объяснять тебе, Полина, — сказал он тихо, дотронувшись до моего лица, и сразу же обхватил шею сзади.
Я коротко вдохнула. Егор сделал последний, крошечный шаг.
— Ты не поймёшь. Никто в этом чёртовом мире не поймёт.
— А если попробуешь? — получился громкий шёпот.
Он поморщился, отрицательно качнул головой. Я услышала стук, запоздало поняла, что он поставил свой стакан, за ним — мой. Продолжал гладить шею — пальцем по кругу, очень медленно, смотря в глаза. Я не могла ни отойти, ни пошевелиться. Кровь моментально превратилась в горячее вино, заструилась во мне, пьяня тем сильнее, чем глубже я проваливалась в синеву чужих глаз.
