– Так вы знаете о кента, – улыбнулся Акйил. – Получается, император вам о них говорила. И просила поджидать кого-то вроде меня.
– Кента, – покачал головой распорядитель. – Боюсь, это наименование мне незнакомо.
– А вот и знакомо, – подмигнул Акйил.
Юмель закрыл книгу и отложил перо.
– Что вы сообщите императору, да воссияют дни ее жизни, об этих кента? В том маловероятном случае, если она удостоит вас аудиенции.
– В этом маловероятном случае, – усмехнулся Акйил, – я бы сказал ей, что умею ими пользоваться. Что никто другой не умеет. И что я могу научить ее.
* * *
В монастыре Каден подолгу рассказывал про зал Тысячи Деревьев: о его размерах и красотах, о его истории и величии. Для Акйила, сироты, полжизни прожившего в трущобах, а другую половину – в каменной пустыне Ашк-лана, рассказы эти звучали как мифы. И потому он малость рассердился, не попав в сказочный зал.
«Зря явился в балахоне, – думал он. – Надо было украсть что-нибудь понаряднее».
Мало того, что его направили не в зал Тысячи Деревьев, так еще эдолийцы – каменноликие воины, похожие скорее не на людей, а на бронированных медведей, – как нарочно, выбирали самую незаметную дорогу, вели его через лабиринт двориков и коридоров, то наружу, то внутрь и снова наружу, виляя между храмами и изящными строениями, через мосты, под мостами, пока не оказались перед скромной деревянной дверкой в ничем не примечательной каменной стене совершенно неинтересного длинного и низкого здания, немножко напоминавшего конюшню.
– Сюда? – поднял брови Акйил.
Меньший из пары стражников («меньший» – понятие весьма относительное) не ответил. Вместо этого он постучал – три раза и, выждав время, четвертый. Дверь распахнулась. За ней ждали еще двое готовых обнажить мечи гвардейцев.
– Привет. – Акйил поклонился каждому. – Привет.
Один из стражников с угрюмой миной могильщика сделал ему знак рукой в латной перчатке.
– Раздевайся.
– Прошу прощения? – вскинул бровь Акйил.
– Снимай балахон, пока мы сами не сняли.
Каден ничего не говорил про раздевание в какой-то темной комнатушке перед незнакомой солдатней, но ведь Кадену, сыну императора, надо думать, раздеваться и не приходилось. Холодная рука из детства на миг протянулась к Акйилу, схватила его. Были у него в квартале друзья, которые, побывав в таких вот комнатках, возвращались сами не свои. А кое-кто и не возвращался.
Он сделал вдох, успокаивая дыхание и сердце.
«Чтобы увидеть мир, надо смотреть мимо своего сознания».
На лицах солдат не было похоти, жадного нетерпения, стыда – ничего такого, что он ожидал бы увидеть, если бы его заманили сюда, чтобы изнасиловать. Вместо того в глазах стояло жесткое недоверие ко всем на свете, включая Акйила. Особенно Акйила. Их главный, не снимая ладони с рукояти меча, подался назад, словно готовился встретить удар.
Акйил позволил себе улыбнуться.
– Конечно. – Стянув через голову свое грубое одеяние, он протянул его солдату. – Честное слово, при мне нет ничего острого.
Как видно, эдолийцы не слишком полагались на слова.
Оставив голого Акйила в окружении соратников, один из гвардейцев по ниточке перебрал его одежду, особое внимание обращая на швы, подол и складки ткани там, где капюшон крепился к плечам. Удовлетворившись осмотром, он вернул Акйилу балахон, дал ему одеться и открыл дверь в дальнем конце комнаты.
Чувствуя на себе его пристальный взгляд, Акйил шагнул мимо стражника в маленький отгороженный сад. Здесь, в отличие от всего Рассветного дворца, все было по росту человеку. Ручеек, протекая под одной стеной, описывал ленивую дугу и уходил под другую. По невысоким подпоркам вился цветущий плющ. Отбрасывал прозрачную тень клен с яркой, как солнце, рыжей листвой. Здесь не было ни солдат, ни знамен. И статуй не было. И придворных, и дворцовой стражи, и гонгов. Иными словами, ничего, что ожидал увидеть Акйил. Просто стоял на посыпанной щебнем площадке деревянный столик на козлах – в Ашк-лане на таком мог заниматься рассадой садовник. Все в этом садике было обычным, естественным.
