Перед будущим - страница 2
Все они предательницы – с круглыми попами…
А может, лучше промолчать иногда?
Вроде живу по–прежнему, а тянет меня к тому месту. Будто незаметно, а поближе сворачиваю. С другой стороны, что я, заяц трусливый? Смола это действует или просто единичный случай произошёл? Надо испытать, все точки над и расставить.
– Правду! Я расскажу вам правду! – завыл шаман и заковылял к священному дереву, держа под мышкой большого придушенного бобра с завязанной мордой и лапами.
Бобра было жалко. Каяк долго приманивал его на дальней запруде, планируя подарить красивую шкурку жирного зверька Танье, пусть себе жилетку сошьёт или ещё что на бёдра, пусть благосклонно на Каяка посмотрит. Но на входе в стойбище караулил шаман, не иначе следил за ним, сказал: жертва нужна. Срочно. Теперь Танья на шамана благосклонно будет смотреть. По закону останки жертвенного животного, включая шкуру, доставались служителю культа.
– Беда! Нас ждёт беда! Вижу! Всё вижу! Большая вода придёт! С верховьев придёт! Всё затопит, никого не пожалеет!
– Когда?! Когда придёт?! – заволновались соплеменники. – Когда готовиться-то?!
– Пока не знаю! – чуть тише загундел шаман. – Бобра сейчас отправим к духам будущих времен, он мне оттуда дату укажет, – пояснил он, деловито подвывая.
Племя слегка расслабилось, надеясь, не без оснований, что скоро с насиженных мест сниматься не придётся. Были случаи, когда шаман видел уж больно далёкие перспективы, не имеющие практического значения.
Шаман споро, чтобы не потерять интереса аудитории, привязал бобра к дереву и поджёг заранее приготовленный валежник из смолистых и подмоченных веток. Чтобы едкого загадочного дыма было побольше, с сарказмом подумал Каяк. Большая вода, значит. Озеро будет, значит. Рыба будет, бобров будет больше. Лодку изобрету по озеру плавать, размышлял Каяк. Моим именем назовут. Ещё неизвестно, на кого тогда Танья благосклоннее смотреть будет.
Не смотря на ревность, шамана он скорее уважал. Тот действительно часто приносил племени пользу, подсказывая, в том числе Каяку, разные умные и хитрые вещи. Словно действительно общался с духами будущих времён, где люди обустроили свою жизнь практично и удобно. Это свойство шамана подтверждалось тем, что иногда он выкрикивал незнакомые длинные слова, которые в племени никто не знал и которые сам тотчас забывал. А Каяк помнил. Память у него на звуки была хорошая. Мог любое слово повторить, любую птицу или зверя из леса передразнить. Злоупотреблял этим, передразнивая кое–кого из племени. Били даже. Но потом опять просили повторить.
Вот и сейчас, желая поддержать интерес публики, шаман завыл красивое незнакомое слово:
– Ка-та-стро-фа! Погибнем! Мы, тро-гло-ди-ты, вымрем, как три-ло-би-ты!
Высокий, костлявый, потряхивая короткой бородкой, завитой в косичку, шаман закружился вокруг священного дерева, размахивая кривым острым ножом перед бобриной мордой. Страшно. Несчастное животное обделалось шаману под ноги. Тот даже и не заметил, танцуя в экстазе.
Взмах ножа, и над поляной раздался тонкий задушенный визг, разрывающий нервы.
В этот момент Каяку показалось, что он и есть этот жертвенный бобёр, накрепко привязанный к священному кедру, которому сейчас вырвут сердце. И тогда мир умрёт вместе с ним. И он тоже не сдержался животом от страха.
Короче, подсел я на это дело. Жить стало неинтересно без этих особенных снов. Где и кем я только ни был. И вождём, и нищим, и простым мещанином, и разбойником с большой дороги. Невестой на выданье, и воином на коне, в странном островерхом головном уборе с синей звездой. Всегда в человеческом обличье. Я почти привык к этим двуногим тварям. Даже отчасти научился управлять своими «персонажами», подсказывая им, как вести себя в тех или иных ситуациях. Но я чувствовал, что придётся заплатить. Каждый кончик каждого волоска на моей прекрасной шкуре кричал: всё весёлое рано или поздно заканчивается. И счёт будет обязательно…