Елена. Ах, как это ужасно!
Лот. Через неделю мы вытащили его жену из реки, в которую стекал с нашего завода отработанный щелок. Да, фрейлейн, когда все это знаешь, как знаю я, тогда… поверьте… уже не находишь покоя. Простой кусочек мыла, который ни у кого не вызывает никаких мыслей, и чисто вымытые холеные руки способны вызвать у меня самое горькое настроение.
Елена. Я тоже видела однажды нечто подобное. Ах! Это было ужасно, ужасно!
Лот. Что именно?
Елена. Сына одного из рабочих принесли сюда полумертвым. Это было… года три тому назад.
Лот. Это был несчастный случай?
Елена. Да, в медвежьей штольне.
Лот. Значит, углекоп?
Елена. Да, здесь большинство молодых людей работают в шахтах… Второй сын этого рабочего был тоже откатчиком, и с ним тоже случилось несчастье.
Лот. Оба насмерть?
Елена. Да, оба… В первый раз на руднике что-то оборвалось в подъемнике, в другой раз просочился газ… У старого Бейбста есть еще третий сын, он с Пасхи тоже начинает работать.
Лот. Не может быть! И старик не возражает?
Елена. Нет, нисколько! Он только стал теперь еще угрюмее, чем прежде. Разве вы его не видели?
Лот. Я? Когда же?
Елена. Сегодня утром он сидел вот тут, в воротах.
Лот. Ах, он работает здесь на дворе?
Елена. Да, много лет.
Лот. Он хромает?
Елена. Да, и довольно сильно.
Лот. Так-так!.. А что же случилось с его ногой?
Елена. Это очень неприятная история. Вы ведь знаете господина Кааля?… Но я подойду к вам поближе. Его отец был, видите ли, таким же безумным охотником. Он стрелял холостыми за спиной приходивших в усадьбу подмастерьев, чтобы задать им страху. Он был очень вспыльчивым, особенно когда напивался. А Бейбст, наверно, как-нибудь разворчался – он, знаете ли, очень любит поворчать; тогда хозяин схватил ружье и всадил в него весь заряд. Бейбст, видите ли, раньше служил кучером у соседа Кааля.
Лот. Куда ни глянь, везде злодеяния за злодеяниями.
Елена (почти бессвязно, волнуясь). Я тоже иногда про себя думала… Мне было их ужасно жалко!.. Старого Бейбста и… Когда крестьяне так глупы и грубы, как этот… как Штрекман, который заставляет своих работников голодать и кормит своих собак пирожными… Я чувствую себя такой глупой с тех пор, как вернулась из пансиона… Ах, в каждой избушке свои игрушки… И у меня тоже… Но я, верно, говорю глупости… Вам это совсем неинтересно… Вы в глубине души смеетесь надо мной.
Лот. Что вы, фрейлейн, как вы можете… С чего мне над вами…
Елена. Ну как же иначе? Вы ведь думаете: она ничуть не лучше других здешних.
Лот. Я ни о ком не думаю дурно, фрейлейн!
Елена. Я все равно не поверю… Нет-нет!
Лот. Но, фрейлейн, неужели я дал вам повод…
Елена (почти плача). Ах, не уговаривайте! Вы нас презираете, признайтесь же в этом… Вы ведь должны нас презирать (чужим голосом)… и зятя и меня. Меня в первую очередь. У вас для этого имеются все… все основания. (Поворачивается к Лоту спиной и, спотыкаясь, идет через сад в глубину сцены.)
Лот выходит в калитку и медленно следует за Еленой.
Фрау Краузе (в вычурном утреннем туалете, с багровым лицом, кричит, стоя в дверях дома). Горе с этими девками! Мария! М-а-а-а-рия! И это под моей крышей? Вон отсюда всех этих девок. (Бежит через двор и исчезает в дверях хлева.)
Из дома выходит фрау Шпиллер с вязаньем в руках. Из клети слышны ругательства и плач.
(Кричит из хлева, выгоняя во двор плачущую работницу.) Ах ты, потаскуха!
Работница плачет еще сильнее.
