– О, вы о чем…
– Максимум террора в минимальное время против наименьшего количества объектов, – продолжил он, перебив Дирка.
– Увы, но это не внутренний мир! – вмешался Ланс. – Это реализм фантасмагорий политических операций. Вы, конечно, скажете, что во всем виноваты политики! И действительно, очень легко на них все свалить. Но позвольте предупредить ваши слова. Политики – это вершина социальной иерархии, да, это безусловно. Ну а как они ими становятся?! При поддержке масс! На мой взгляд, если у штурвала страны деспот и тиран, значит, народ хотел его там видеть, явно или «по Фрейду», но хотел.
Гутенберг, задумавшись, начал поглаживать усы платком.
– То есть вы сводите все к выбору, который делает отдельно взятый человек. А как же память о боли?
– Память у всех разная, и боль тоже. Что больно для вас, для меня может быть малоощутимым, и наоборот. А что касается этого же понятия, но на большом формате, то суть сводится к тому, что человечество всегда хочет хлеба и зрелищ. И от этого никуда не деться, природа у нас такая, – закончил Ланс под аплодисменты Дирка.
– Я вижу, вы развлекаетесь, – по-доброму заметил Лоуренс. Подкравшись сзади, он выглядел очень довольным, кошачьи глазки цвета виски уже блестели от принятого спиртного.
– Мы довольно интересно закончили весьма любопытный спор, – ответил Гутенберг, сохранив на лице маску беспристрастия.
– Что ж, очень хорошо, что гости нашего праздника приятно проводят время, – промурлыкал Лоуренс. – Ланс, я могу с тобой поговорить?
– Конечно, – слегка удивившись, ответил тот. – А где Джесси?
– Она задерживается по семейным обстоятельствам. Так вот, о чем это я? Ах да. Как твое творчество?
– В норме, – солгал Ланс.
– Я имею в виду, сможешь ли ты закончить чуть пораньше и к конкретной дате? Видишь ли, решили выпустить юбилейную серию книг, так сказать, особого образца, – закончив, он посмотрел на Ланса, и в его захмелевшем взоре мелькнула искра деловой трезвости.
– Хорошо, я постараюсь, – ответил Ланс, ощутив, как что-то нервно дернулось внутри него.
Распахнув двустворчатые стеклянные двери, он вышел в относительно прохладный и пустой холл, набрал номер Мари.
Оператор вещал, что абонент недоступен. Странно. Может, телефон разрядился. Позвонив на домашний, он не услышал ничего, кроме долгих глухих гудков.
– Вот теперь можно начинать нервничать, – пробубнил он.
– А вы почему скучаете? – послышался зазывающий кокетливый голос великолепной Виктории, которую не так давно представил Лоуренс, оставив род ее деятельности в компании загадкой.
– Никак не могу дозвониться до своей жены, – грубо буркнул Ланс.
– О, какая неприятность. А может, она тоже занята? – прошептала Виктория, подходя ближе.
– Боюсь, что у вас с ней разные жизненные приоритеты, – процедил тот и, убрав ее руку со своей шеи, вышел на улицу, вновь набирая номер.
Первый гудок, второй, третий…
– Алло.
– Алло, Мари. Почему у тебя…
– Извините, это не Мари, – ответил грудной мужской голос. Опешив, Ланс переложил телефон к другому уху.
– Я врач из Центральной больницы Нью-Йорка. Ваша жена у нас.
– А что случилось? Я не понимаю!
– Автокатастрофа на автобане, ведущем из аэропорта к мосту Вест-Ривер. Она в операционной, мы делаем все, что можем.
– Как…
– Приезжайте как можно быстрее. Мы…
– Да, я понял, уже выезжаю. Такси! – что есть силы заревел Ланс, срывая голос, замахав руками. Машина, моментально среагировав, вынырнула из дорожного потока и остановилась.
