***
– Не верьте ему.
В охрипшем голосе присмиревшего Болтунова слышалось какое-то надрывное отчаяние.
Мария Станиславовна сидела с ним за столом возле наблюдательной палаты, и вокруг не было никого. Рослый, широкоплечий, он весь как-то осунулся, сгорбился, сжался. Голова его была замотана бинтами, съезжавшими на глаза, и тонкие струйки крови из-под повязки текли по лицу.
Ординатору страшно не было. Странно, но даже привычного беспокойного напряжения она не ощущала. И кровь – как глупо, но нет, она и не думала её останавливать.
Вместо этого Мария Станиславовна спросила с привычной спокойной доброжелательностью, за которой обычно скрывала утомление, разочарование и тревогу – теперь же она и вправду была совершенно спокойна:
– Почему?
– Он служит злу, он – демон и лжец. Он давно мог сбежать, если бы захотел. Но он ждал. Он – убийца. Теперь он пришёл за вами.
Это необычно. В бредовых идеях – а это же, несомненно, бред – центральной фигурой всегда выступает сам пациент. Всё относится к нему, связано с ним, разворачивается вокруг него, а тут – демон и убийца пришёл, видите ли, за ней.
– А вы? При чём здесь вы?
– Я не смог его остановить. Хранитель – не успел. Мне недолго здесь быть, и назад не вернуться… как бы я хотел вернуться. Но меня уже нет, совсем нет, я тону, тону, и чёрные щупальца ледяной тьмы тащат меня в бездонный мрак.
Она почувствовала, как на глаза отчего-то наворачиваются слёзы. Бессмысленный, бессвязный бред – но сколько боли было в этих словах, какая обречённость сквозила в этом голосе! Невыносимое ощущение совершенной безнадёжности захлестнуло её, чужая беда вмиг стала собственной.
Это было, было уже – может, не этот разговор, но эта неизбывная скорбь, пронзающая грудь острым шипом отчаяния, эта ноющая боль, от которой хочется вырвать собственное сердце, только бы избавиться от неё. Непоправимое и всепоглощающее горе. И этот укор в глазах светлых призрачных дев, и невыносимое всепрощение в пронзительном взгляде короля…
– Но вы не виноваты, – Болтунов тихо, почти невесомо коснулся её плеча. – Это сделал чёрный принц. Ему тоже нельзя доверять.
Нет, нет, не Болтунов – его имя Белте́йн, она вспомнила! Только вот где слышала его и когда?..
Может, от него она всё и узнает, наконец?
Кровь заливала его лицо сплошным потоком, ручьями текла на стол и тяжёлыми каплями падала с края – но таяла в воздухе прежде, чем достигнуть пола. И Белтейн таял, медленно тонул в тумане. Губы его шевелились, но сказать он уже ничего не мог: изо рта лилась мутная вода.
Мария Станиславовна вскочила из-за стола, безнадёжно протягивая руки туда, где только что был Белтейн – в пустоту.
– Что мне делать? – хотела закричать она, но слова застряли в горле.
– Бежать, – был мысленный ответ.
И вот она уже бежала по тёмному коридору, босиком по влажным камням, вдоль тесных кирпичных стен, мимо камер с решётками, откуда доносились дикие крики и скорбные стоны.
Она бежала, задыхаясь от бега и страха, что гнал её вперёд – без оглядки, без раздумий. А позади – она не слышала за повсеместными воплями и шумом собственного дыхания, но чувствовала каким-то непостижимым образом, просто знала – ярилась бешеная погоня.
Бег и страх наполняли всё её существо. Ни мыслей, ни других ощущений не осталось. Только паническое бегство – и непоколебимая убеждённость в его бессмысленности.
Обречённость, рвущая душу на части.
