Тут двери лифта открылись, и Варя снизила голос, продолжая на ходу:
– Я хочу помочь пройти Алевтине Павловне реабилитацию. Мне сказали, что ей некоторое время совсем нельзя будет двигаться, а потом с ограничениями, и так целый год – пока пластину не вытащат. У меня нет денег, совсем нет. Но я могу за ней ухаживать! – руку она так и продолжала держать у сердца, будто клятву давала.
Они остановились у палаты Альки, дверь была приоткрыта, и Варя совсем зашептала:
– Понимаете, мне ещё сказали, что у неё совсем-совсем никого нет. В смысле вот эти цветы и вот это всё, – она махнула рукой на подоконник и стол около него, заставленные букетами, открытками и коробками с дорогими конфетами, – это работники же её прислали и всякие партнёры деловые, а близких людей у неё нет. Вот я и подумала, что должна, нет, я просто обязана помочь ей! Но я хочу увезти её из города, в деревню, здесь недалеко, всего тридцать километров, ну сорок, там и воздух у нас, и лес, и продукты натуральные.
– Рай у вас там, одним словом, правильно? – скептическим шёпотом поинтересовалась у дурёхи Полина, подняв бровь.
– В смысле обстановки не особенно рай, нет. Ни евроремонта, ничего такого. Но коммунальные удобства в доме, вы не подумайте! Мне бы просто знать, сколько вы бы взяли за посещение, вы же врач, а других врачей я не знаю. А нам точно-точно понадобится медицинский контроль, или как это называется?
– Простите, но я вынуждена поинтересоваться: вы это делаете ради смягчения наказания? Потому что если вы это делаете ради этого, то лучше найдите и дайте просто денег, что ли, – Полина не понимала этого рвения взвалить на себя заботу о постороннем человеке, или деваха ничего делать не будет и отдуваться придётся родителям? Так вроде бы не похожа на мажорку, даже милая, хотя и, очевидно, глупая.
– Да нет же! Не надо мне никакого смягчения! Оказалось, что свидетелей очень много и все видели, как она пошла на красный, а у меня скорость была небольшая. И трезвая я была, и штрафов у меня нет просроченных, да никаких нет – я не злостная нарушительница. Я просто помочь хочу, понимаете? Я точно знаю, что она там быстро поправится.
«Точно, – разом поверила Полина, – просто хочет помочь. Идеалистка хренова, куда только родители смотрят?»
– Хорошо, а что сама Алевтина Павловна говорит по этому поводу?
И тут Варя резко покраснела, Полина даже испугаться успела (а вдруг давление?), опустила синие-синие глаза, наполнившиеся непрошеными слезами, и сообщила:
– Я с ней разговаривать боюсь, я думала, мы вместе поговорим. Она же сердится на меня, наверное, – и руки у неё обречённо повисли вдоль туловища.
– Чего? – поразилась Полина и, кажется, немного повысила голос, – Круто вы, конечно, придумали. То есть, это я должна сейчас уговорить пациентку уехать к чёрту на рога, когда сама даже этих рогов никогда не видела?
– Но вы же врач! И вы её не сбивали! Кому из нас она поверит?
– А что мне-то с того, что она кому-то из нас поверит?
– Но…
– Вы обе явно никогда не проводили деловых переговоров, – неожиданно донёсся из палаты спокойный и уже почти не хриплый голос. – Во-первых, вас прекрасно слышно и, хотя детали от меня ускользнули, общее представление о предмете разговора я сложила. Во-вторых, если вы планируете единым фронтом выступать против третьей стороны или чего-то от неё добиться, вам следовало сначала достичь согласия между собой, а налицо если не конфликт интересов, то критическое недопонимание точно. Может быть, вы зайдёте, и мы поговорим? Я не кусалась и раньше, а теперь ещё и не хожу, меня вполне можно не бояться.
