– Значит сейчас… – считая в уме, предположила я, но, не успев сказать, Ния с важным выражением лица продолжила:
– …середина шестнадцатого века. Тысяча пятьсот девяносто шестой год с начала создания мира Эрией.
– К этому придется еще привыкнуть, поскольку на Земле уже двадцать первый век, – открыто призналась я, и моя улыбка плавно спускалась вниз, когда я заметила за Дирой взгляд.
Карий любопытный взор пристально изучающего меня блондина, периодично отвлекающего на разговоры своих приятелей. Все они наверняка относились к старшим разрядам. Эта банда отличалась смуглой кожей либо золотистым равномерным загаром. Я изредка поворачивалась к нему, пыталась вникать в суть спора Кайлы и Даяны, но тот парень только и делал, что продолжал за мной бессовестно наблюдать, порождая во мне неловкость и растерянность. И все же, где я могла его видеть? Ах, точно, в медиатеке…
Слегка увлекшись в диалог девчонок, в какой-то момент я вновь устремила свое внимание за тот столик. Только он оказался пуст. Большая часть учащихся толпами уходили из помещения, там-то я и заметила женщину – брюнетку с густыми вьющимися волосами в желтой шелковой майке, черном болеро, белых брюках и в позолоченных шпильках с открытым носком. Сама по себе она была мулаткой со светящимися золотисто-карими глазами, темными ушами и мелькающим темным хвостом позади.
– Кто это? – кивнула я Кайле в сторону выхода.
– Это профессор Блэр Альбра́нт. Она преподает социологию фелидам.
– Фелиды… Ну да, забыла… – занудно пробубнила я себе под нос.
– Что именно? – услышала меня тейлонка.
– Что потеряла все земное, простое и крайне обычное.
– Аня, – тут же торжественно обратилась ко мне фавна, – ты в нашем маленьком коллективе недавно и стоит признать, что ты крайне самоотвержена. В первый, пройденный тобой месяц, ты была очень закрытой, несмотря на то что в твоем разуме происходил самый настоящий конфликт между тем, что ты знаешь, и тем, что видишь на самом деле. Мы приготовили для тебя подарок к предстоящему вечеру в честь открытия учебного заведения, положившего конец выраженному сопротивлению рас, доказывая, что мы способны сосуществовать все вместе. Невзирая на твои попытки видеть в себе человека, мы уже признаем тебя одной из нас.
Дира настоятельно вручила мне бумажный пакет, и ею сказанное самым быстрым образом оторвало меня от своих мыслей. Что мне было говорить? Что вообще говорят в таких случаях?
– Я… надо же… – мгновенно растерялась я, ощущая, как голос предательски отражал волнение, с чем мне справиться все никак не удавалось. – Спасибо… Я не знаю, что и сказать…
– Духи стихий, да возьми же этот пакет, и пойдем уже отсюда! Я так наелась, что больше не могу переносить запах еды, – не удержалась тейлонка, и все встали из-за стола, игриво наблюдая над тем, как мои щеки постепенно покрывались пылающим румянцем.
Я смущенно улыбнулась и пошла вслед за остальными, осмысливая утверждение, что стала признанной частью этого мира. Чем это было чревато для меня, не понимающей до конца, что это могло значить? Вероятно, зарученой поддержкой, пока я не доберусь до правды. Какой бы не считалась толерантной моя группа, она, как и остальные, была полна условностей, в том числе для некоторых видов, к одному из которых я могла принадлежать. Прибывать с этим опасением было нелегко. Теперь-то я могла понять, что может чувствовать Даяна, ведь у нас с ней одна и та же неизвестность, один и тот же вопрос «кто же я».
