Они работали вместе семь лет и питали друг к другу огромное уважение, хотя друзьями не были. Даже не перешли на ты, что устраивало обе стороны. Оба считали, что холодные, официальные отношения способствуют делу. Особенно когда на табличке у дверей – не многоцветное лого фирмы, а герб Речи Посполитой.
Шацкий вкратце изложил суть событий на Лазенковской, рассказал о планах на ближайшие дни и подозрениях, касающихся психотерапевта Рудского. Которые, впрочем, не могли быть основанием для конкретных действий против него.
– Когда вскрытие? – спросила Хорко.
– В среду утром.
– В таком случае прошу до пятнадцати часов в среду представить мне план следствия и его версии. Самое позднее. Напоминаю также, что до конца недели вам следует написать обвинительный акт по делу Нидзецкой. Я доверилась вам и парафировала замену ареста на домашний надзор, но меня это не успокаивает. Я бы хотела, чтобы дело как можно быстрее оказалось в суде.
Шацкий кивнул. Дело откладывалось с прошлой недели, – он не мог определиться с его юридической классификацией.
– Раз уж мы беседуем, еще два вопроса. Во-первых, прошу не злоупотреблять услугами женщин-коллег, которым вы нравитесь, и ходить на свои процессы в суды самому. Во-вторых, я бы хотела, чтобы вы помогли Юреку и Тадеушу с наркотиками.
Шацкому не удалось скрыть гримасу отвращения.
– Что с вами, пан прокурор? У вас что-нибудь болит? Наверное, вы не желаете, чтобы я подумала, будто вы не способны к коллективной работе. В особенности в делах, требующих многотрудных, нудных и не приносящих удовлетворения усилий.
Что правда, то правда, подумал Шацкий.
– Прошу дать мне неделю, чтобы я мог сконцентрироваться на этом убийстве. Наркотиками мы будем заниматься еще не один месяц, я успею подключиться, – сказал он.
– Хорошо, даю неделю. Я скажу Тадеушу, что с понедельника вы будете работать вместе.
На этот раз Шацкому удалось сохранить каменное лицо, хоть и с трудом. Оставалась зыбкая надежда, что за неделю появятся новые трупы, которые спасут его от нудной работы с нудными коллегами.
Аудиенция подошла к концу. Он уже держал руку на ручке двери, когда до него донесся голос начальницы:
– Не думайте, что я говорю вам комплименты, но вы прекрасно выглядите в этом костюме. Как звезда адвокатуры.
Шацкий обернулся с улыбкой. Поправил сколотые модными деревянными запонками манжеты рубашки.
– Это не комплимент, пани прокурор. И вы об этом знаете.
3
Внезапное прекращение отдыха в Закопане привело к тому, что атмосфера в шикарном «Ауди A8», на котором они спешно возвращались в Варшаву, была такой же холодной, как струя воздуха из кондиционера. Жена молча упаковала вещи, без слов провела ночь, отодвинувшись от него как можно дальше на обширном ложе в апартаменте, а утром молча села в автомобиль и молча ехала. Не помог ни ее любимый Гленн Миллер, ни обед в потрясающем греческом ресторанчике, который неведомой прихотью судьбы оказался в Крочицах, в тридцати километрах от Катовицкой трассы. Он специально сделал крюк, зная, как она любит греческую кухню. В общем, пообедали, но она не сказала ни слова.
Когда он остановил машину у их виллы в Лесной Поляне, вблизи Магдаленки[29], чтобы высадить жену, и увидел, как она молча направляется к калитке, в нем что-то сломалось. Он выключил долбаного Миллера и открыл дверцу.
– Ты лучше подумай, в какую вонючую нору сейчас возвращалась бы с берега Свидера
