Боже мой, не слишком ли все, к гребаной матери, перепутано? – подумал Шацкий, ожидая, пока светофор даст ему свернуть с Прушковской на улицу Жвирки и Вигуры.
3
В столовке комендатуры «Центр» на Волчьей Кузнецов заказал чай с пирожным, a Шацкий – томатный сок. Он и без того перебрал кофеина во многих чашках кофе и чая у Рудского. Рассказал полицейскому о вчерашних допросах и сегодняшнем визите к терапевту.
– Ну и закручено, – констатировал Кузнецов, безуспешно пытаясь отломить вилкой кусочек пирожного так, чтобы взбитые сливки не разлетелись во все стороны, – то есть в некотором смысле и жена Теляка, и его сын – тоже подозреваемые.
– Подозреваемые – нет. Речь идет о том, что если бы у них имелся убедительный мотив, им могли бы руководствоваться участники терапии. Завтра я допрошу обоих, посмотрим.
– Если это окажется правдой, любой попугай их защитит. Ты подумай: видишь человека первый раз в жизни, потом четверть часа изображаешь его сына, из-за этого берешь вертел и втыкаешь ему в глаз. То есть у тебя как такового нет абсолютно никакого мотива.
Шацкий покивал. Он тоже об этом думал. Спросил, удалось ли что-нибудь установить на Лазенковской.
– Ноль. Осталось допросить еще пару человек, но я не верю в результат. Приехали в пятницу, сидели запертые, ни с кем не контактировали. Девушка, которая приносила им продукты и мыла посуду, два раза разговаривала с Рудским. Никого из пациентов не видела. Ксендз, снимающий помещение, виделся с Рудским всего раз, проговорили пять минут. Рудский – член Общества христианских психологов, имеет удостоверение, ксендз в нем ничуть не сомневается. Выражает сожаление и надеется, что мы найдем убийцу. Очень приятный человек, я сам с ним разговаривал. Немного похож на онаниста, как и все они, но дельный.
– Что-нибудь пропало в костеле?
– Ничегошеньки.
– Вахтер?
– Перестань, а то я подавлюсь. Шестидесятивосьмилетний старик, засыпающий перед телевизором на вахте. Я мог бы туда зайти ночью в компании десяти человек, расстрелять всех присутствующих из автомата, a он все равно поклялся бы, что было тихо, спокойно, и никого. Следов взлома нет, но, вероятно, двери были открыты.
Шацкий поднял руки в нетерпеливом жесте и ударил ими по столу.
– Ну, замечательно, – проворчал он.
– А в чем дело? – спросил Кузнецов, повышая голос.
– А в том, что, как обычно, вы ни черта не установили.
– А что, по-твоему, я должен был сделать? Повернуть время вспять, приказать им принять на работу более наблюдательного вахтера и установить видеокамеру наблюдения?
Шацкий спрятал лицо в ладонях.
– Прости, Олег, у меня был скверный день. Голова трещит от этого терапевта. Не знаю, вдруг я заразился чем-нибудь. К тому же я забыл, зачем сюда пришел.
– Хотел со мной встретиться, я же тебе нравлюсь, – Кузнецов погладил белые волосы прокурора.
– Отцепись.
– У-у-у, невоспитанный прокурорчик.
Шацкий рассмеялся.
– Последнее время мне все так говорят. Я хотел посмотреть вещи Теляка, прежде всего бумажник, и попросить, чтобы сняли отпечатки с пузырька успокоительного и поговорили с людьми из «Польграфэкса». Враги, конфликты, неудачные инвестиции, отношения на работе. Нужно показать им снимки Рудского и этой фантастической троицы. Рудский там бывал, его должны узнать, но если бы узнали еще кого-нибудь, это уже было бы кое-что. А я покажу их Телякавой и ее сыну. Вдруг выяснится, что они не были чужими.
