Докурив, вышел из туалета.
Спать расхотелось, к тому же в палате жизнеутверждающе кряхтел Семен, и туда не тянуло.
Невольно остановился возле каталки, подошел к ней и приподнял простыню, обнажив лицо покойника. На ум пришел образ Раскольникова: так явно в этом лице вырисовывалось нечто из минувшего века – что-то от студента и нигилиста, трагично осознающего свое бытие и часто пребывающего в состоянии тягостных раздумий, проступало в этих больших, нескладных и удлиненных чертах.
Голова была сильно покорежена, лицо имело фиолетовый оттенок, на глазах лежали жирные черные круги, окаменелый рот застыл на полпути к полному раскрытию, большой и прямой нос целился в потолок. Теменная кость отсутствовала, мозг был сильно поврежден, почти всю его видимую поверхность составляла обширная гематома. Либо ДТП, либо прыжок с высоты, полагал я. Парню было лет двадцать, не больше. Застывшая и искореженная маска все еще хранила отпечаток молодой и сильной жизни. С висков и с затылка свисали длинные и острые палочки склеенных кровью волос; наверное, он был рокером, готом или просто стилягой.
