Приехали из местного отделения. Расспросили о происшествии, осмотрели квартиру. Дырки в двери перед их приездом залепили пластилином, и никто не обратил внимание на специально сделанные крупные кляксы. Зачем лишние вопросы? Пусть проходит как попытка ограбления. Всё же у генерала есть что взять – особенно ублюдки и питекантропы охотились в то время за орденами. А дома хранились ещё и отцовские награды. Всё пускала с молотка демократия.
Суета и кутерьма продолжались долго. Наконец, когда все ушли, Теремрин коротко рассказал Рославлеву, как они здесь оказались, и спросил, откуда можно позвонить Световитову, которого предусмотрительно на операцию не взяли.
– Спустимся к Петровичу.
– Не беспокойтесь. Я сам. Вам ещё рано говорить с дочерью, да и вообще с домом отдыха.
Петрович открыл, хотя было уже далеко за полночь. Прочитал записку Рославлева и сказал:
– Слава Богу. Всё обошлось.
Теремрин позвонил в номер Сухова и сказал то, что они условились говорить со Световитовым. Несколько незначащих и не привлекающих внимание фраз, которые и стали известием, что с Рославлевым всё в порядке и он в безопасности.
Жена Сухова вышла к преферансистам и несколько удивлённо передала всё это Световитову, сидевшему в сторонке и наблюдавшему за игрой, а точнее за спором игроков.
Вздох облегчения был общим. Световитов сказал:
– Спасибо вам всем. Ну я пойду?
– Иди, иди – улыбнулся Сухов. – А мы всё же ещё немного посидим. Хотя бы для виду.
В свой номер он постучал осторожно, как и условились.
– Кто? – спросила Алёна.
– Я вернулся.
Дверь моментально открылась, и номер проглотил Световитова в свой полумрак.
– Что, что там?
– Всё в порядке, всё в полном порядке, милая, – сказал Световитов и отыскал в темноте её горячие губы.
Она прижалась, потом оторвалась от него.
– Отец в безопасности?
– Рядом с ним надёжные люди, ну а те, кто что-то замышлял – уже наказаны.
На следующий день полковник Вавъессов, которому были поручены некоторые, как говорил генерал Стрихнин, мелочи – то есть устранение Рославлева и ещё кое-кого из неугодных новой власти, зашёл к своему патрону с оторопью, чтобы доложить о срыве операции. Находившийся в этот момент в кабинете Синеусов стал свидетелем разговора.
– Да знаю, знаю… Один идиот с лестницы грохнулся, – сказал с раздражением Стрихнин. – Сошёл за грабителя и то ладно, да и чёрт с ним. А остальные?
– Остальные как в воду канули, – доложил Вавъессов.
– Скверно.
– Но вот что нам передали…
– Читай…
– Вы уж сами, пожалуйста…
– «Рославлева и… – далее перечислялось ещё несколько фамилий. – Не трогать. Это гарантия безопасности, тишины и спокойствия для вас лично! Иначе не пощадим», – прочитал Вавъессов и прибавил: – А об этих пропавших ни слова, как и не было.
– Ну и будь по сему, – решил Стрихнин, – Считаем, что ничего не было.
– Но что делать с Рославлевым? Повторить попытку?
– В верхах есть другое решение. Не будоражить страну. Спустить всё на тормозах. А Рославлев, думаю, умный человек. Они проиграли, а умные люди умеют проигрывать. Во всяком случае, он понимает, что шум поднимать бесполезно – никто не услышит. Так что победившей демократии российский сумасшедший бунт не нужен.
Синеусов не удержался и поправил:
– Бессмысленный и беспощадный русский бунт.
Стрихнин резко повернулся к нему, недовольный поправкой, но сдержал себя и сказал нарочито спокойно и даже уважительно:
– Ну вот что значит пресса. Всё знает. Кстати, а чей это каламбур? – поинтересовался он, удивив Синеусова.
