Все это серьезно. За негативным отношением к перестройке как якобы «западническим проектом» стоит не просто реабилитация всех откровенных преступлений сталинизма против человечности, но и призыв вернуться к «советскому строю» без сытости. Никогда за всю свою историю идея особой русской коллективистской, антисобственнической цивилизации не работала так откровенно на идею насилия, на идею крепостничества, как сегодня. Речь идет о желании некоторых экспертов левого толка уже сегодня превратить всю страну с ее многомиллионным населением в монастырь, где все будут работать во имя «духовных идеалов», о желании снова, как в 30-е, превратить Россию в «страну, идущую в будущее», в страну, где «духовное» всегда было выше материального, а «общее выше личного», где «справедливость выше закона», где «будущее важнее настоящего и прошлого». Кстати, на примере анализируемого мной текста Г. Г. Малинецкого видно, что сталиномания, соединяющая большевистскую мобилизационную экономику с русской идеей, живет сегодня не только ностальгией об утраченном сталинском рае, но и вполне прагматическими политическими интересами.
Политическая пристрастность проявляется в выводах доклада Г. Г. Малинецкого, в его предложении лишить власти всю нынешнюю элиту сверху донизу. Речь идет о полной замене «субъекта» политики, о новой «революции сверху» в жестком варианте – опричнине Ивана Грозного, переориентация с боярства на дворянство Петра I, о новом выдвижении сталинских наркомов. Г. Г. Малинецкий не исключает и более мягкий вариант смены субъекта власти по примеру Ататюрка. Но все же на первом месте в этом проекте спасения России выходит вариант новой опричнины. В соответствии с этой логикой российской избранности мы должны отказаться и от своей европейскости, и от стратегии интеграции в западную цивилизацию даже на правах суверенного, независимого государства.
Не могу не обратить внимание, что сегодня, когда я работаю над введением к книге, в условиях ура-патриотической эйфории по поводу присоединения Крыма к РФ, возникла благодатная почва не только для полной и окончательной реабилитации сталинской мобилизационной экономики, но и для реанимации, введения в жизнь ее несущей основы, т. е. чрезвычайных законов.
И самое важное, что необходимо учитывать при оценке нынешней ситуации, что и названные иерархи РПЦ делают подобные политические и экономические выводы из принятого ими на вооружение учения об особой русской, монастырской цивилизации. И протоиерей Всеволод Чаплин, и руководитель Экспертного центра русского Собора считают, что наше возвращение «к своей модели общества», к СССР времен Великой Отечественной войны и окончание сталинской эпохи, то есть к мобилизационной экономике, было бы желательным. Действительно, если, как считают нынешние руководители РПЦ, главный смысл христианина состоит в способности противостоять соблазнам обогащения, тем более быстрого обогащения, то тогда действительно надо возвращаться к советским колхозам, к советской экономике, где подобная возможность была в принципе исключена.
Я не собираюсь во введении к книге приступать к развернутой полемике со всей этой философией русскости, на которую опирается осуждение Хрущева и Горбачева за «приземление» русского человека к благам свободы и сытости, но не могу не сказать, что за ироническим отношением прежде всего протоиерея Чаплина к моим антиколхозным настроениям стоит что-то не просто советское, но и фанатическое. Как известно, в советское время только среди самых отъявленных догматиков от марксизма находились певцы колхозной жизни. Если уж доводить до логического конца позицию РПЦ по отношению к русскости, изложенную в ответе на мою статью «Нужен ли Бог особой русской цивилизации», то, наверное, надо было признать, что еще больше, чем колхозы времен Сталина, православным идеалам русскости, как их трактуют упомянутые авторы, соответствует Гулаг. Здесь монастырь в чистом виде, ибо нет ни частного дома, ни самого семейного приусадебного участка, то есть всего того, что осталось от частно-собственнической жизни даже при Сталине. Здесь минимум благ доведен до критической точки зрения, то есть до голода.
