Входная дверь в темноте то и дело отворялась, отчего по лицу пробегал легкий ветерок. Это солдаты бегали мочиться с пива. Каспару казалось, что прикосновение сквозняка он ощущает не кожей, а, как кот, бровями. Приглушенные голоса солдат не давали заснуть. Люди ворочались, задевали в темноте вещи и друг друга. Кожаные ремни, кольчуги, ножны, доспехи, застежки, лавки: все скрипело и лязгало. Но скоро люди угомонились, звуки стихли, и из ленивой дремы Каспар отошел к настоящему крепкому сну.
Проснулся он рано, когда первые солдаты очнулись ото сна и потянулись на улицу сливать то, что не было слито вечером. Можно было еще поспать, но на душе стало тревожно за лошадей, и Каспар поднялся проверить. На конюшне все было цело. Солдаты почти все на месте, точно их можно будет сосчитать только во время сборов. В кибитке Паласара тоже все в порядке. Баркарна – огромных размеров молчаливый вояка – мирно спит на соломе, привалившись к таинственному сундуку. Отправить его сюда было светлой мыслью Вильямсона. Никому не захочется проверять, крепко ли спит человек с топором в руках и крепко ли заперт сундук, привалившись к которому он спит.
Взглянув на табор, Каспар увидел, что цыгане кончают запрягать повозки. Если бы не фырчание и храп лошадей, их сборы были бы бесшумными. Со стороны табора шел Паласар. Каспар обратил внимание, что теперь, на свету, он на самом деле выглядит моложе, чем казался в полутемных харчевнях постоялых дворов.
– Недоброе утро, – произнес Паласар, подойдя к своей кибитке.
– Мы обычно говорим доброе утро, – поздоровался Каспар.
– Да, но оно в самом деле недоброе! Не для этих бедняг.
– Меня не касаются их заботы, если они не касаются нас.
– Боюсь, касаются. Лачо, их барон, я рассказывал о нем вечером, говорит, что в лесу дьявол.
– Дьявол? Вот прямо с рогами и копытами? – шутливо переспросил Каспар.
– Бэнга. Вэшитко бэнга, что на их языке означает лесной дьявол, хотя какое представление имеют цыгане, говоря о дьяволе, для меня скрыто. Не думаю, что тот твой с рогами и, как ты говоришь, с копытами. У них была женщина, мудрая женщина, сведущая в Искусстве. Она сказала, что в лесу живет дьявол, и отправилась в лес, чтобы учиться у него. Но третьего дня ее нет, они думают, что дьявол убил ее, и им опасно ждать. Ночью ее ученица гадала на ее смерть. Она разрезала курицу, но когда она просила дьявола отпустить ту женщину, выпотрошенная курица ожила. Теперь они боятся и уходят. Пойдут за Хундретвассер, подальше от этих мест.
– Разрезанная курица ожила! Какая редкость. Они что, никогда не режут кур? – отмахнулся от предостережения Каспар.
– Она кое-что знает, ученица, о том, про что говорит. Я могу свидетельствовать об этом. – Паласар посмотрел на Каспара со снисходительной менторской улыбкой и вытащил из-под плаща мешок. – Не хотелось выпускать ее раньше времени. – Улыбка Паласара стала печальной, и он перевернул мешок, из которого выпала перемазанная кровью курица.
У нее не было ни головы, ни ног, но крылья продолжали биться, пытаясь поднять безголовое тело.
– О боже! – воскликнул Каспар, присев рядом с птицей. – У нее же нет внутренностей и головы! Сколько она провела в мешке?
– Ее закололи в полночь, – сообщил Паласар. – Ты, видно, зарезал немало кур. Может, ты можешь это объяснить? Цыгане ждали, что колдовство растает с первыми лучами солнца, но курица жива. Тогда они позвали меня, но я мало смог им помочь. Я не ведаю тайн их колдовства. Жертва не была принята, и это предупреждение всем нам – мне ясно не более этого.
