Когда завели с конюхом жеребца в стойло, он не препятствовал уходу конюха, но мне не позволял выйти, загородив путь к калитке. Пришлось, чуть ли не со слезами от умиления пояснять ему, что у меня ещё много важных забот и дел. Что назавтра мы опять с ним встретимся. Еле ушёл с конюшни. И всю дорогу домой на обед жалел, что не захватил заранее ничего вкусного. Дома мама посоветовала взять на гостинец жеребцу несколько кусочков сахара рафинада. Она где-то слышала, что кавалеристы всегда угощали своих питомцев таким лакомством. Ещё на подходе к конюшне услышал радостное ржание жеребца. Подумал, что это он так прореагировал услышав мой голос. И не ошибся. В дальнейшем, как только жеребец слышал та территории бригады мой голос, он всегда приветствовал меня громким ржанием.
Шорничать конюхам в нашей бригаде, помогал пожилой уже, давно вышедший на пенсию тесть Павла Михеевича, Курагин Григорий Григорович, по прозвищу Кочёт. Он когда узнал, что в бригаду приведут орловского рысаки серого в яблоках, с утра ждал этого явления, но отлучился на обед и прозевал наше появление. Зато, после обеда успел полюбоваться животным и заявил мне, что для такого жеребца необходима особая упряжь. Что сбруя не должна быть обычной серой, что он обязательно вымочит её в дёгте, чтобы она стала смолянисто чёрной. Что уздечку изготовит вручную, с узорами, и чембур на недоуздок сделает специальный, с узлами и медными колечками между ними, для особенного, тихого, но мелодичного перезвона при движении.
Мне же не терпелось проверить подчинится ли жеребец, моему управлению, если его запрячь. Велел конюхам не ждать изготовления специальной сбруи, а подобрать хомут нужного номера, соответствующего размера дугу и остальные атрибуты. Конюх всё приготовил, но размеры гужей не стал выставлять, так как был наслышан о крутом норове жеребца и побоялся без меня выводить его из стойла. На следующее утро приступили к эксперименту. Из стойла вывел я его совершенно спокойно. Он покорно шёл сзади, изредка тыкаясь своими мягкими губами мне в спину. Никуда не вырывался и не дёргался. Сказал, что запрягать будем в линейку, а ни в какую не в телегу с песком.
Зашёл он в оглобли послушно и смирно стоял пока устанавливали длину гужей. На линейку удобно уложил длинную хворостину, на случай если придётся усмирять жеребца, вздумай он и в упряжке, вытворять то, что вытворял, когда я забрался к нему на спину. Тем более, что жеребец, после завершения всех процедур вёл с себя неспокойно. Когда я уселся на линейку и взял в руки вожжи он так напрягся, что аж уши прижал. Державший его под уздцы конюх, даже отстранился. И хорошо сделал. Потому, что как только я произнёс «Но», он так рванул с места, что тот еле успел отпрыгнуть в сторону.
Пришлось туго натянуть вожжи и жеребец послушно немного сбавил ход. Направился в тракторный отряд. Проезжая мимо полей, обнаружил, что жеребца подгонять не приходится. Если отпустить вожжи, то он нёсся рысью с такой скоростью, какую другие лошади не смогут развить и перейдя на галоп. Поэтому почти постоянно приходилось натягивать вожжи. Боялся, что даже не смогу остановить его если потребуется. Но встретив в поле возле культиваторов Григория Ивановича, туго натянул вожжи, сказал: «Тпру» и он остановился. Сойдя с линейки я был в большом напряжении, ожидая что такой резвый жеребец не захочет стоять и ринется бежать дальше. Но он не двигался, стоял на месте, изредка перебирая ногами. Немного успокоившись, я даже продел вожжу под дугу с тем, чтобы не выпуская её из рук подойти с Григорием Ивановичем ближе к культиватору согласовывая глубину первой культивации под поздние культуры. Жеребец даже послушно зашагал вслед за нами, совсем не реагирую, на рокот трактора.
