Тонкая, лёгкая, мягкая, изящная, чем-то похожая на батист, и не серовато-желтоватая, как миткаль, а снежно-белая.
Я ещё раз зачарованно провела ладонью по полотнищу, накинула на голову синий шёлковый платок и поспешила догонять свою группу, которая уже зашла в неф храма, расположенный крестом.
За небольшой деревянной дверью скрывалось помещение с очень низкими сводами и единственным двупольным окном на куполе.
Несмотря на это, неф казался наполненным каким-то ясным чистым светом. Я прикоснулась к одной из стен, думая о том, насколько она древняя и сколько всего видела на своём веку.
Камень был тёплым и шероховатым.
Через узкий проход прошли в здание храма. Ни позолоты, ни каких-либо вычурных украшений тут не было.
Только простые деревянные скамьи и печальные лики святых, взирающие с потемневших от времени фресок. Гид минут десять рассказывал об иконописцах прошлого, расписывающих эти стены, и библейских сюжетах, которые они изображали, а затем объявил, что на этом экскурсионная часть окончена и ровно через сорок минут туристическая группа должна собраться у автобуса на подножье скалы.
Наша группа разбрелась, кто куда.
Я подошла к коробочке со свечками и с удивлением обнаружила, что их можно брать бесплатно.
Свечки взяла три, их можно было зажечь от большой коричневой свечи, стоявшей тут же. Воск сразу нагрелся и потёк в моих пальцах маленькими горячими каплями, похожими на слёзы.
Одну свечу я поставила за упокой матери, которую почти не помнила. Вторую – за всех замученных и убитых Яном.
А третью – за Влада.
Влад, о, Влад, мне так жаль, что я даже не попрощалась с тобой, не подарила тебе последний поцелуй…
Но мне пора забыть о тебе, пора оставить для горьких воспоминаний лишь маленький уголок в своём сердце. Ты любил меня, я знаю, но лучше бы мне с тобой не встречаться.
Я не буду больше винить себя в твоей смерти, я тебя отпускаю.
Прости, Влад, и прощай…
Я открыла глаза, ещё раз взглянула на печально склонившего голову Христа на распятии, и пошла к высокой арке, которая вела во внутренний дворик. Внезапно навстречу резко дохнуло холодом, так, что я даже зажмурилась. Обернувшись на горящие у кануна свечи, увидела, что свечка, которую я поставила за Влада, потухла.
Я зажгла ее вновь, но свеча начала трещать и коптить чем-то чёрным.
Я не знала, что и подумать, но потом свечка разгорелась, и пламя стало ясным и ровным.
Смешно было бы искать в этом какие-то тайные знаки. Чудес не бывает.
Прощай, Влад.
Небольшой квадратный дворик храма был усажен цветами.
Полюбовавшись необыкновенно яркими жёлтыми рододендронами, синими примулами, и алой геранью, по узкой лестнице я поднялась на смотровую площадку.
Она не была ничем огорожена: огромные валуны лежали друг на друге, на них запросто можно было забраться, если, конечно, не бояться высоты в восемьсот метров над уровнем моря.
Туристы не боялись, фотографируясь на фоне гор в разных позах.
Отсюда открывался такой потрясающий и величественный вид на Фессалийскую равнину, что сердце замерло.
Я забыла обо всем: об Яне, Гае, Владе, о том, что я, вообще-то, нахожусь в бегах, и приезжать сюда мне не стоило.
Стоило!
Ради того, что я видела перед собой сейчас, однозначно стоило.
Внезапно налетевший сильный порыв сухого тёплого ветра подхватил мой шарф и сдернул его с головы.
Я хотела сделать шаг вперёд, чтобы ухватить шёлковый кончик, но тут до меня дошло, что впереди простирается пропасть в тридцать этажей и пытаться поймать шарфик – не лучшая мысль.
