– А та… что должна была вселиться в тело?
– Она будет твоей подругой. Сейчас у одной женщины начались роды.
Вере было всё-равно, собственно, будут ли они общаться вообще, не говоря уже о дружеских отношениях. Она чувствовала лишь две вещи – острую, как ей казалось, несправедливость и некое раздражение по отношению к той, что должна была родиться в этом теле. Но вновь умудрилась не дать выплеснуться этим неблагородным и неблагодарным чувствам.
– Я смогу её узнать, несмотря на утрату памяти? Как имя её души?
– Это зависит лишь от тебя, дитя моё. Онафиэль её имя. В честь ангела луны.
Произнеся эти слова, ангел Арариэль сделала шаг в сторону своей подопечной и Вера поняла, что сейчас свершится акт запечатывания уст, который не только лишит её памяти об истинном «я», но и не даст возможности, даже если вспомнит о прошлом, рассказать кому-то об этом.
– Постой! – крикнула её душа, – А что же будет после смерти? Я вернусь? И кто виновен в моём перерождении?
– Тебе рано это знать, дитя моё, – раздался ответ.
Вера невероятно огорчилась. Она понимала – то, что ей сказали – справедливо. Но всё же было обидно. Обидно, мокро, и голодно. Она недостаточно наслаждалась благами Рая и теперь, видимо, чувство голода будет преследовать её постоянно. Как и чувство подозрительности. Кто же напугал её так, что она свалилась на землю? Адимус или другие обитателя Небес, с которыми порой общалась? Но додумать мысли Вера не успела, так как ангел быстро подошла, прижала палец к губам младенца так, словно говорила: «Тсс» и исчезла.
Когда бывшая людина проснулась, она уже ничего не помнила. Росла, развивалась, жила самой обычной жизнью ребёнка и не отличалась ничем особенным. Впервые поползла тогда же, как и все дети; впервые пошла, как все и впервые заговорила тоже, как все. И единственное, что отличало её от прочих, это то, что первым словом, которое она сказала, было не «мама», а «есть!».
Когда нянечка уже не роддома, а детского садика позвала всю группу на обычную прогулку, Вера предпочла остаться в комнате. Она взяла в руки свой любимый мяч для игры в волейбол. Он был синий, украшенный жёлтой и красной полосками. Девчушке нравилось проводить пальцем по этим полоскам, представляя, что, на самом деле – млечный путь, а сама она – комета, летящая через него. Для такой малышки это достаточно интеллектуальная фантазия и никто не знал, откуда подобные мысли в такой маленькой голове. Впрочем, родители не особо заморачивались на эту тему. Они просто решили, что их дочь услышала про космос и млечный путь из какой-то книжки, до которых была большой охотницей. Или услышала от кого-то из взрослых.
Но погружение в мысли о путешествии по Вселенной малышку прервал грубейший поступок другой девочки. Это была Мила. Вера считала, что её родители явно ошиблись с именем, ибо можно было придумать какой угодно эпитет к характеру, но только не слово «милая».
Этот маленький метеорит был воистину неугомонен. От неё стонали все нянечки и даже заведующая детским садиком «Медвежонок», дама весьма строгая, которую все побаивалась. Не говоря уже о прочих детях их группы «Гусята».
Кто-то пытался набиться к ней в друзья. Ибо все знали – хочешь жить без забот, надо льстить Миле. Другие просто старались держаться подальше. К числу вторых и принадлежала Вера. И Мила ненавидела её вдвойне. Какая-то странная девочка, пресная и неинтересная, словно манная каша, которой их постоянно пичкали в детском садике. Вечно витает в облаках и словно демонстрирует, что все вокруг ей неинтересны. И сама она – Мила, тоже. Даже внешность этой дурацкой Веры была, словно мерзкая каша – бледная кожа, отвратительные жёлтые волосы, тусклые и вечно свисающие вялыми, редкими прядями. Сама Мила обладала внешностью полностью противоположной. Она была брюнеткой со смуглой кожей, из-за чего за глаза другие дети называли её цыганкой. И глаза были соответствующие – чёрные. А у этой, у вялой, водянисто голубые. Манная каша и есть.
