– Я – Розалия Хайкелевна Сомина, мещанка города Прилуки Полтавской губернии, замужем за полтавским мещанином Берко Мордуховичем Соминым, – нервно перебила его Роза.
– Занятно! Ну, этими матримониальными деталями мы займёмся позже, а вот доказательства по существу дела уже пожаловали, – жандарм удовлетворённо кивнул.
Полицейские внесли в комнату бланки и печати для изготовления паспортов и стопку свежих экземпляров цюрихского журнала «Голос социал-демократа». Спиридович, брезгливо поморщившись, перчаткой выхватил из печки обгоревший кусочек листовки.
– Ну, формальности, пожалуй, соблюдены. Вы арестованы. Наденьте на господ революционеров наручники, а барышне – предупредительные связки. Что же мы, звери какие-нибудь? Вот так. И отправимся с Богом. – Полковник старательно играл роль заботливого дядюшки.
Розу везли отдельно. Судя по ухабам и ямам, на которые в темноте окраинных улиц натыкалась полицейская карета, ехали в Нижнюю тюрьму, прямо в «медвежью берлогу» (так называли это место товарищи, по имени грозного начальника острога Медведева). Но это почему-то нисколько не заботило. Роза только отчаянно сжимала и разжимала ладони, как будто это простое движение могло вернуть ей обладание самой важной ценностью – так и не прочитанным письмом Самсона. Очередная яма вернула ощущение тошноты и какой-то неосознанной тревоги. Миша Гендлер… Восторженный, шестнадцатилетний… Пришлось привлекать к партийной работе учеников её рабочей школы. После разочарования в революции 1905-го людей отчаянно не хватало! Миша не был готов… И снова навалилась тяжесть догадки: в момент ареста Миши в комнате уже не было. Тяжёлые ворота заголосили бабьим отчаянным стоном, карета въехала в тюремный двор.
…
– Розалия Хайкелевна! Будьте благоразумны! Не в вашем положении запираться! Завтра суд. Идите и подумайте, что вы можете сообщить по существу дела. Уведите подследственную. – Следователь с облегчением выпроводил упрямую арестантку из допросной.
– Не в вашем положении… Да, в моём положении нужно думать о ребёнке, – почти беззвучно прошептала Роза, когда дверь за конвойным захлопнулась. Эти тихие разговоры с самой собой стали частью борьбы с одиночеством тюремной камеры.
– Я и думаю о нём! Ну вышлют в Сибирь на поселение, а мы там вдвоём Самсона дожидаться будем. Да, малыш? – Она уже привычным движением прикоснулась к округлившемуся животу и почувствовала ответное движение. – Ты согласен? Вот и хорошо.
…
Утро началось с крика надзирателя.
– Заключённой камеры номер 5 – пять минут на сборы!
Из-за двери камеры послышались ещё голоса и шум какого-то переполоха. Розу вели по тюремному коридору, в который прибывала вода.
…
Река Молочная, впадающая в Молочный лиман Азовского моря, была спокойной и даже ленивой весь год, а весной, в половодье, выплёскивала на город вредный свой характер – становилась бурной и непокорной. Вот и сейчас Розу везли в судебный департамент на лодке; улицы нижней части Мелитополя были затоплены, восставшая вода тащила за собой острые грязные льдины, которые бились о борт с угрожающим грохотом. Сквозь этот шум Роза слышала ещё какие-то протяжные звуки. В рассветных сумерках она увидела людей на временных берегах разбушевавшейся реки. Вот баба по колено в воде голосит о каре божьей, какой-то мужичонка тащит на себе мешок к дому и отчаянно орёт матерными словами. Розе вспомнилась детская сказка о молочных реках с кисельными берегами, с неожиданным появлением принца, спасающего прекрасную принцессу, и обязательной счастливой развязкой. И в это самое время вдали, за обезумевшими льдинами, она увидела знакомые силуэты отца, мамы, сестёр и маленького Лёлика. Они стояли не двигаясь, одной застывшей группой, с протянутыми вперёд руками, как будто хотели остановить лодку с Розой, плывущую посреди водного буйства навстречу новым катаклизмам.
