Мы попали в вагон третьего класса и, обнаружив, что почти все места заняты, расселись кто где смог. Я устроилась между студентом и старым крестьянином с длинной седой бородой. Напротив меня сидел мужчина средних лет, который читал книгу по экономике и время от времени поглядывал на всех поверх постоянно сползавших с его заострённого носа очков. Вик вместе с молодым Руппрехтом расположились в соседнем отсеке, а Джерри Фурман с абсолютно потерянным видом стоял в проходе, явно чувствуя себя неуютно.
Услышав, как я произнесла по-русски несколько слов, студент нетерпеливо ко мне повернулся.
"О, так вы говорите на нашем языке! Это чу́дно, – воскликнул он. – По вашей одежде я понял, что вы все иностранцы, и пожалел, что не смогу с вами пообщаться. Вы, я полагаю, из Америки? Ну, и как там дела? Как поживает безработица?"
Я нашлась, что ответить, и вскоре между нами завязался серьёзный разговор, а все остальные пассажиры вокруг, подавшись вперёд, внимательно слушали. Они, похоже, особенно заинтересовались, когда я поведала им, что я русская, что вышла замуж за американца и отсутствовала десять лет, но теперь вернулась, чтоб увидеть всё своими глазами, а также показать родную страну своему супругу.
"Хорошенькие же вещи вам предстоит здесь увидеть, – пробормотал справа от меня бородатый старик. – Жизнь стала невыносимой".
В тот же момент совершенно другим тоном, звеневшим от энтузиазма, студент воскликнул: "О, это неправда! Вы увидите здесь великие вещи – замечательные!" – и стал рассказывать мне, что было сделано, "например, для студентов", большинство из которых во время своей учёбы получало стипендию от государства.
Потом к нам присоединился человек, читавший экономическую книгу, при этом не восхваляя и не осуждая существующие порядки, и вскоре разговор стал всеобщим. К моему удивлению, мнения высказывались вполне свободно. И даже разгорелся жаркий спор о достоинствах пятилетнего плана. Однако я отметила, что горечь, нервозность и раздражение прежних дней исчезли, сменившись намного более нормальным и терпимым отношением друг к другу дискутировавших сторон.
"Нельзя ожидать, что всё будет идти именно так, как хочется, – заметил рабочий, который сидел у окна и молча слушал спор между сторонниками старой и новой России. – Не забывайте о том, что нам мешают, что мы сражаемся в одиночку, непризнанные и подвергаемые травле со всех сторон".
"Да, это так, – согласился мужчина средних лет. – Вы правы. Мы ведь прошли через мировую войну, революцию, гражданскую войну, голод и 'все казни египетские'. И, как вы только что подметили, враги нашей свободы нападали и продолжают нападать на нас со всех сторон. Диву даёшься, как мы умудряемся столь хорошо справляться в подобных обстоятельствах, и историки будущего, несомненно, воздадут нам за это должное".
"Должное за отъём моих кур и моего зерна", – проворчал старый крестьянин, но в этот момент мы прибыли в Детское Село и вышли из поезда.
"Передайте американским студентам, чтобы они приезжали посмотреть, как мы тут прогрессируем, – весело воскликнул студент, открыв окно и высунувшись как можно дальше, чтоб быть услышанным. – Не забудьте передать им моё приглашение, хорошо?"
Со станции мы тут же двинулись к дворцам. Вик нёс под мышкой краюху хлеба и колбаску, оставшуюся от берлинских запасов.
"Отправляясь на обзорную экскурсию после завтрака, – говорили нам перед отъездом из Америки опытные путешественники по России, – помните, что вы вернётесь в гостиницу лишь через много часов и, следовательно, будете умирать от голода. Поэтому вам всегда стоит брать с собой, что перекусить".
