Первая зорька - страница 29

Но тут дворник Терентий преставился от вечных пьянок, и его супруга, бросив городскую квартиру, вернулась к родителям в деревню. Вдове Ильи ЖЭК предложил в пользование их старую квартиру и работу дворничихи. Хоть и был муж эгоистом, а вдове надо помогать, дело это святое. Семья Ильи, вернувшись от родителей в новую старую квартиру, боль от утраты перенесла и зажила нормальной человеческой жизнью. Лишь два раза в году, в день смерти и в день рождения Ильи все родственники и особо близкие друзья собирались у поросшей травой могилки без памятника и даже надгробия с бутылкой самого дешевого вина. Помянуть – оно ведь дело святое. О мертвом как? Либо хорошо, либо ничего. Потому, помолчав, они разливали по пластиковым стаканам жидкость и опрокидывали ее в рот.

Маму Ильи соседки утешали, порой напирая, что внуки, слава богу, остались. Они-то вон какие милые растут. С уходом Ильи им таки удалось забросить учебу и как нормальным детям прогуливать бурсу на сеансах кино, обильно заедаемых попкорном. «Слава богу, что хоть эгоизм не передался по наследству», – радовалась бабушка, глядя на внуков.

Был человек и нет человека. Что оставил он после себя? Память? Важно ли это ушедшему? Жил он только для себя и был всегда доволен этим фактом. Что уж теперь? Судят ли его за это там, на небесах, или прощен он был? Кто знает? Разве что остается вопрос: зачем такие люди приходят в этот мир? Может, для того, чтобы мы были лучше, чище, добрее, чтобы давили эгоизм в себе капля за каплей до окончательного исцеления?

А вдову Ильи, кстати, вскорости все забыли. Родители ушли в мир иной за Ильей вдогонку. Дети выросли и уехали, подружки растворились где-то. Сама она мела в тулупе двор и прокуренным голосом распугивала бомжей. Звали ее теперь не Маша, а Терентьевна, очевидно, в честь бывшего дворника Терентия. И глядя на нее, трудно было увидеть не то что нежную и очаровательную девушку, внушавшую вожделение Илье, но и женщину вовсе. Но человек Терентьевна была хороший, и в дождь, слякоть, мороз пускала к себе погреться местных бомжей за чекушку и доброе слово. Уж как жизнь ее ни била, а эгоисткой ее никто никогда не называл. Ни в глаза, ни за спиной.

Но так устроен мир земной

и тем вовек неувядаем:

смеется кто-то за стеной,

когда мы чуть ли не рыдаем

Евгений Евтушенко

Говорить о здоровье – дурной тон. Еще о политике, религии, воспитании детей. В общем, обо всем, что может вызвать и, скорее всего, вызовет конфликт мнений и интересов. Не стал бы и я говорить с вами на запрещенные темы, но состояние моего здоровья, точнее, памяти тревожит не на шутку. Ее капризы заставляют все чаще записывать каждую мысль, чтобы ничего не растерять по дороге.

Мне казалось естественным не помнить одноклассников после тридцати лет выпуска из школы. Не сильно тревожил и тот факт, что порой меня окликали люди, обстоятельства встречи и знакомства с которыми не удавалось воссоздать впоследствии. Мало ли как бывает? У всех память устроена по-разному. Кто, как пограничный пес, раз встретив человека, прочно закладывает в память все обстоятельства встречи и личность собеседника, а кто, как я, сосредоточившись на чем-то важном длительное время, впитывает в себя столько информации, что она вытесняет из памяти сведения, в которых долго не было нужды. Кажется, так или примерно так работают современные смартфоны, выгружая прочь давно не используемые данные и приложения.