Первый элемент - страница 30



– Тогда пойдем ругаться с самим проректором по научной работе! – Я так загорелось этой мыслью, что потерла ладоши, и даже была готова злобно захихикать.

Мейл посмотрел на меня очень странно, словно я потихоньку сходила с ума, а он застал меня врасплох. Впрочем, так оно и было. Но мне было всё равно. Я готова попасть домой любыми способами! И, кажется, у меня, наконец-то, появились все шансы на отчисление.


***


Кабинет проректора по учебной работе, как и ожидалось, оказался на предпоследнем этаже в основной башне академии. Я быстро поднималась по ступенькам, готовая сорваться на бег; Мейл же не разделял моей радости, поэтому шёл на несколько ступень ниже и постоянно меня ругал:

– Цветочек, постой!.. Цветочек, не торопись!.. Цветочек, ты сама бежишь на смертную казнь, неужели так сильно надоело жить?

– Надоело жить в вашем мире! Хочу в свой! – Отвечала я всё ускоряясь.

На это он ничего не отвечал, лишь вздыхал.

Дверь в кабинет магистра Эшфорда была массивной, из тёмного дерева. Ручка была в позолоте, блестела и переливалась, так и звала себя дёрнуть. Мейл снова глянул на меня, я же в ответ немного (много) глуповато улыбнулась и задорно постучала костяшками пальцев по двери.

– Войдите. – Прозвучал мужской голос за дверью.

Сейчас я кааак войду!

И я, собственно, и вошла.

Магистр Эшфорд сидел за большим рабочим столом из тёмного дерева, а за его спиной находилось большое окно, открывающее вид на Академию, лес, горы и даже ровную синюю гладь озера. В кабинете также стоял шкаф для документов, и шкаф для книг. На их верхах стояли какие-то кубки и медали, за стеклом – грамоты. Ничего такого, потому кабинет казался большим и просторным.

– А… Адептка Васильченко… – Усмехнулся проектор, записывая что-то пером в свитке. Рядом аккуратно стояла целая пирамидка из свитков. – Должен отметить, я ждал вас несколько раньше.

Я с долей укора посмотрела на водника. Я же говорила!

– Так вот, – продолжил магистр Эшфорд, – мне кое-что хочется, адептка Васильченко, сказать именно вам… – Он поднял глаза на меня, лицо его было серьёзным, взгляд – суровым.

– Я вас слушаю. – Ответила напряжённо, смотря ему в глаза.

– Вредны для здоровья такие адепты, как вы! – Рявкнул неожиданно, чуть громче, чем говорил до этого, сверкнув изумрудными глазами. – Вы и ваши методы изучения темы ставят под угрозу не только древнейшую постройку, но и всех окружающих адептов и профессоров!

О, так он согласен со мной ругаться! Я накидываюсь в ответ на проректора по научной работе с удвоенным воодушевлением:

– Зато вы и ваши методы обучения ставят под угрозу нервное состояние обучающихся! Что это такое? Адепт ещё не понимает теории, а его уже заставляют заниматься практикой! Естественно, есть угроза того, что кто-то может пострадать, или и того хуже…

– К чему вы клоните, адептка Васильченко? – Щурится магистр Эшфорд, всем своим видом показывая, что моя речь его не особо вдохновила.

Тут я, если честно, опешила. Обычно таким образом я доводила профессоров до закатывания глаз и игнорирования, а этот готов со мной ругаться: зеленеющими глазами зыркает и желваками играет. Такого явно не пробить так просто, но я не хочу сдаваться.

– Я не клоню, а вполне прямо говорю: адепты не могут быть виноваты в том, что не понимают предмет.

– Безусловно, не виноваты. – Отвечает бархатным голосом. – Но разве профессор и система образования виноваты в том, что адепт не хочет понимать предмет?