– Усатый дядя вот так губами делал, – я показал губами трубочку в сторону ошарашенной сестрёнки и живописно причмокнул несколько раз.
Мать разъярённо обернулась к ней, а я не упустил такого шанса и коварно подмигнул дурёхе, ещё больше выводя из себя.
– Мама! Он врёт, он всё придумал! – гневно топала она ножкой, а на щëки словно стыда плеснули.
– А Аня потом тоже вот так чмок-чмок-чмок, а дядя потом руками вот так… – я потянулся показать на благородной барыне блудливые руки циркача, но та отстранилась.
– Достаточно, – резко прервала она меня, грудь гневно колыхалась, ей было стыдно за дочку, тем более перед всё слышавшими дворовыми – не пройдёт и дня, те разнесут и приумножат слухи.
– Ты поверишь ему, а не мне? – со слезами в глазах спросила капризная дочка.
– Конечно, ему, ты же сама сказала, он дурак, но откуда ему знать, как целоваться, если он всю жизнь просидел в комнате?
– Он… Ему… – но договорить она не успела, так как получила громкую пощёчину.
– Выйти всем! – повелительно приказала Ольга Дмитриевна.
Я покинул покои барыни и с наслаждением слушал вой таскаемой за косу наглой сестрички и ругательства матери.
«Какая же услада для ушей», – улыбка невольно сама наползла мне на лицо, придавая колорита мнимому сумасшествию.
После обеда на кухне меня снова отвели в злосчастную комнату. В первую очередь я вызвал к себе Семёна, велел поменять постельное бельё и притащить вёдра с тряпками.
– Да что вы, барин, что вы делаете-то? Побойтесь бога! – вцепился он в мою швабру и попытался отнять костлявыми руками.
– В чём дело?
– Я сам, я всё сам, если увидят… Нет, нет и ещё раз нет, – твёрдо закончил он, но я не сдавался.
– Семён, вдвоём быстрее. Запри дверь, я всё равно помираю тут со скуки, а ты мне нужен и для других дел.
– Блажь, блажь барская, – бурчал дед, но постепенно сдался, и мы прошлись сначала веником, а потом устроили влажную уборку. Я хоть и был воспитан в знатной семье, но большую часть жизни провёл в путешествиях и не чурался ручного труда.
Стало гораздо свежей, а когда ещё и проветрили, то помещение и вовсе заиграло другими красками. Игрушки и прочий хлам решили пока не выбрасывать, чтобы не вызывать подозрений.
Наконец, Семён ушёл, и я смог со спокойной душой помедитировать. Сгусток сам собой не рассосётся. В этот раз на тот же результат – ушло шесть часов. Мне принесли на ужин запечённого карпа, вкуснющих лисичек, салат из помидорок и хрустящий мягкий хлеб, тающий во рту.
Все яства уничтожились вмиг. Я немного размяк после уборки и возвращения из холодного погреба, но всё же заставил себя пять часиков помедитировать, затем размялся перед сном, и, едва коснувшись мягкой подушки, тут же отключился.
Наутро пришёл радостный и взъерошенный Семён. Старик под мышкой нёс заветный фолиант.
– Обменял, обменял, барин! – потрясая им в воздухе, ликовал дед. – Ух и долго ж уламывал Глашку, так и так, мол, говорит, что делать, если заметят… Да ты ж совсем сбрендила? Ну, кто там что увидит, малой в столице, поди кому оно надо всматриваться в спиногрыза твоего?
– Молодец, Семён, знал, что тебе можно доверять, – я взял в руки затасканную книжицу, дышащую на ладан, и аккуратно пролистал несколько страниц. – А теперь неси завтрак, – велел я ему.
– Сей момент.
Будучи наказанным, я питался один раз в сутки. Сейчас же мой рацион включал в себя три приёма пищи, и это не могло не радовать. Ведь чем качественней еда, тем быстрее я восстанавливаюсь, и лучше проходят медитации. Работы – непочатый край. Месяца на три точно, но это при старых исходных.
