– Хм. Давай, по порядку: кто такой, как пропал, почему тебе его не найти?
– Звать Ермаком, Ермолаем, то бишь. Годков ему из ранних …надцати будет, отрок совсем ещё. Терентьевский он сын. Они здесь всю самогонку держат. Вот, – слегка растерянно закончил Дед, щёлкнув пальцем по бутыли.
– Ясно. Люди с весом и положением в обществе. А пропал-то как?
– Приходить перестал. Раньше через день наведывался да до вечера у меня околачивался. А тут неделю нет. Ну, я аккуратненько поспрашивал, что да как, а народ грит – уехал Ермашка, вроде как науки постигать отправили. Куда – никто толком не знает.
– Так, может, и правда уехал? – всё же спросил Иван, хоть и понимал, что дед не дурак, и пускай сейчас он взволнован и оттого косноязычен, неутешительный вывод он сделал не на пустом месте.
– Мы с ним про всё говорили. У него и дружбы-то ни со сверстниками, ни с кем постарше не было, окромя нас с Петровичем. И про поездку он ничего не говорил. А главное – не те у него отношения в семье были, чтоб его учиться куда отправили. Мы с Петровичем, знамо дело, пошуровали рядом с их домом, да только неделя уже прошла… Сначала-то подумал – заболел малец. Старый дурак,.. – глаза деда предательски заблестели.
– Думаешь, убили?
– Нет, – тут же встрепенулся старик. – Потому и помощи прошу. Думал бы, что убили, сам бы всё узнал и сам бы расплатился, чин по чину. Но он жив. Пока.
– Откуда такая уверенность?
Дед замялся, а потом твёрдо сказал:
– Чую.
–Чуешь? – с сомнением в голосе переспросил Иван.
– Чую, – не меняя интонации, повторил старик.
«– Он не чует – он знает. Но откуда – не скажет.»
– С самими-то родственниками разговаривал? – проигнорировал оба высказывания Ясенев.
– Нет. Они меня на дух не переносят. Петрович их старшому ногу прокусил как-то. Как раз за мальца и вступился.
– Недавно?
– Да не… с год назад.
– Угу. А ты значится здесь уже…?
– Да почитай шестой год будет, в сентябре.
– Я так понимаю, ты сюда не от хорошей жизни пришёл. Может, кто из прошлого?
– Нет. Точно нет. Здесь же все на виду. А неделю назад никто новый не являлся.
– Ладушки. А как насчёт всего остального? Ничего не произошло в те дни… экстраординарного… ну, в смысле, необычного?
– Да я сам над этим уже думал. Но та неделя спокойная была. Ничего такого, с чем можно было бы связать.
– Понятно. А от меня-то ты чего хочешь? Чужак, задающий такие вопросы, вызовет ещё больше подозрений, чем ты, если сам будешь спрашивать.
– Так-то оно так. Об таких глупостях и не прошу. Мне другое надобно.
Иван сделал приглашающий жест рукой: выкладывай, мол.
– Терентьевы где живут, там и слезу свою гонят. Домина у них здоровый: говорят, в старое время жил здесь какой-то помещик. Ну, так вот, как Ермак уезжал – никто не видел. Про Терентьевых стараются не болтать, даже среди своих, дюже они мстительные. Только чую я – там он ещё, в домине ихней. То ли на чердаке заперли, то ли в погреб кинули, по-другому убёг бы давно, он малец шустрый. Я ему всегда говорил: коли что, приходи, мол, выручу… В общем, сунуться я туда не могу – архаровцы там Терентьевские. Пост блюдут, мать иху за ногу. Всё боятся, что тать местная на штурм пойдёт.
– Неужто пара костоломов тебя останавливают? Да ещё с таким напарником! – пес, поняв, что последнее касалось его персоны, уставился на Ивана, словно желая определить степень сарказма в сказанном.
– Тю! Ты что ж, касатик, на слабо нас с Петровичем ловишь? Смотри, Петрович у меня юмор не одобряет, – старик обменялся многозначительным взглядом с псом. – Ну, а коли сурьёзно, то – да, останавливают. Только не они, а их присутствие. Я ж говорил, я здесь тоже пришлый, хоть и шесть годков как. А Терентьевы на своей земле и в своём праве. Если я даже паренька вытащу, то надо будет или уходить в поспешности, или перед сходом как-то оправдываться. А там почти половина свои души гнилые пропила и продала – сам понимаешь, кому.
