– Галочка! Что ты здесь делаешь?
– Во сколько часов ты поедешь на полет?
– Через полчаса.
– Ну вот, я так и знала. А мама спит и спит.
– Сегодня выходной.
– Папа давно уехал. Он сказал, что ты нас повезешь к аэродрому.
– Тогда буди маму.
Галочка, забыв свой стулик на площадке, побежала к соседней двери. Там жил полковник Старун – командир разведывательной части. Галочка – его дочь.
В лице Галочки педантичный и не слишком общительный Гроза имел страстную поклонницу. Девочка не хуже взрослых знала все, что касалось его успехов. Она почти каждый день, прежде чем лечь спать, являлась к нему с матерью своей Катериной Ивановной узнать, как прошел день.
Через полчаса, выйдя на лестницу, Гроза увидел, что Галочка терпеливо стоит в дверях. Увидев приятеля, она закричала:
– Мама! Мамочка, поехали!
Несмотря на ранний час, город был праздничным. Грозе то и дело приходилось останавливаться на перекрестках, чтобы пропустить колонны, движущиеся к аэродрому.
Прошли осоавиахимовцы, ворошиловские стрелки. Нескончаемой полосой бело-красных маевок потянулись спортсмены. За ними девушки в голубых комбинезонах парашютисток. На плечах парашютистки пронесли загорелую товарку с лозунгом в руке: «Прыгайте, девушки!»
Уже на самой окраине, перед выездом из города, Гроза обогнал колонну пионеров-моделистов. Маленькие модели самолетов складывались в слова: «Летать выше всех! Дальше всех! Скорее всех!»
Зеркальный асфальт шоссе отбрасывал блики тысяч велосипедов и автомобилей. С песнями, с музыкой город тянулся к аэродрому.
Лето было в разгаре. По сини августовского неба бежали редкие разорванные облачка. Мягкое солнце ласкало мураву аэродрома. Многотысячная толпа, затаив дыхание, следила за полетами. Праздник удался. Над толпою висел несмолкаемый плеск рукоплесканий, как будто летчики, которым они предназначались, могли что-нибудь слышать сквозь рев своих моторов. Приветствия стали неистовыми, когда репродукторы возвестили, что стартует для высотного полета летчик майор Гроза в первом ряду, у белоснежной цепочки милиционеров, сидя на крыше автомобиля, била в покрасневшие ладошки Галочка,
– Хлопайте, хлопайте же! – сердито кричала она соседям, опускавшим руки от усталости.
Только когда белый самолет Грозы исчез из глаз, она угомонилась.
Скоро послышались разочарованные вопросы:
– И это все?
– А что же дальше? Где же высота?
– Значит, мы не увидим его на «потолке»?
А Гроза не замечал времени. Его внимание было приковано к приборам. Все шло отлично. Никаких новых ощущений он не ждал, все было испытано, переиспытано.
Земля давно уже превратилась в карту с потускневшими красками, подернутыми голубоватой дымкой. Редкие облачка блестели далеко внизу. Появлялось обычное ощущение кривизны земной поверхности. Представление о земле, как плоскости, исчезало каждый раз, когда Гроза переходил за предел двенадцати-тринадцати тысяч метров. На высоте около четырнадцати тысяч, когда подъем сделался уже медленным, Гроза почувствовал тупую, ноющую боль. Казалось, левую ногу втиснули в очень узкий сапог с непомерно длинным голенищем. Надевая меховой чулок, Гроза слишком сильно затянул ремешок. Он по собственному опыту знал, что всякая перетяжка, не заметная на земле, с высотою дает себя чувствовать очень сильно. Бывало, когда в высотный полет он ходил с очками, чуть-чуть тугая резинка на большой высоте сжимала голову железным обручем.
