Медведчук на всякий случай кивнул, как бы соглашаясь, что не забыл.
– Я решил – не нужен он нам… – продолжил Ходарёнок. – Но, у меня появились опасения, что приехал он неслучайно, и похоже, неслучайный стоит за ним генерал, и есть подозрение, что возможны негативные последствия… все–таки ни абы кто, а москвичи… чёрт их забери?! Они и так уже сюда целую ораву своих заслали! – комбат сделал многозначительную паузу, словно тяжело что–то обдумываю, и добавил. – Вопрос о его пребывании в батальоне я вынесу на голосование на сегодняшнем распределении и не хочу чтобы ты из чувства солидарности – спецназовской, там, или какой–другой, – оказался за него, по причине весьма весомых для тебя оснований, по которым люди с подобными навыками и опытом попадают в твою роту, понимаешь?
– Да, – медленно соображал Медведчук. – Да… я понял…
– Другие ротные точно не согласятся… Предложу одноногого Абулайсову, – сказал Ходарёнок, – думаю, обкатаем одноногого там.
– У Исы в роте одни осетины и чеченцы из бывших боевиков… Иса не согласиться… – чуть живее стал соображать Игорь. – А калека – думаете, согласится, что ли?
Произнесенное слово «калека» вызвало у Игоря весьма горькое чувство; Ходарёнок же напротив – взял понравившиеся слово на вооружение:
– Судя по настроению… – сказал он: калека готов сегодня–завтра выступить на Киев!
– Безногий, ведь – сапёр? Зачем он нужен в осетинской роте?
– Я ж говорю: обкатаем! Твоя задача – его не брать, понял!
– Понял–понял, – сказал Медведчук.
– Зная тебя – предупреждаю, чтобы ты вдруг не проникся зазря внезапной симпатией к одно…
–…рукому? – вопросительно закончил Игорь.
– Единокровнику! Он же из твоих, бывших – вэвэшных спецов?
– Для меня и фээсбэшные теперь – тоже бывшие…
– Ты, информацию принял?
– Принял, командир!
– Давай, свободен, жду к часу…
До самого обеда Егора знобило и пробирало холодом до костей, будто кровь свернулась и застыла прямо в жилах – даже биопротез остыл сильнее обычного. Егор сидел в расположении карантина на табурете, спиной в луче света пробивающегося в свободную от мешков с песком часть окна и пытался согреться на солнышке, дожидаясь, необъяснимого на первый взгляд, если не назвать странным, голосования.
– У тебя есть интернет? – спросил Песков из кровати, не отрывая глаз от смартфона. – У меня – одно деление и ничего не грузится…
– Нет, нету… – отрешённо, глядя себе в ноги, сказал Егор. – Чего ты там хочешь загрузить?
– Да так… – отмахнулся Песок, – погоду хотел посмотреть на ближайшую неделю… Вдруг на «опорник» попаду, а тёплых вещей – нет…
Распределение новобранцев проходило здесь же, в учебном классе карантина, при участии командиров рот и взводных опорных пунктов, что дислоцировались на окраинах Донецка и ближайших населённых пунктах, и съезжались в батальон по вопросам подобного характер, проблемам обеспечения и в связи с ротацией подразделений батальона на тех же опорных пунктах.
Вторые сутки пребывания в карантинной роте походили на содержание в следственном изоляторе, Егору никогда не доводилось бывать в подобных заведениях, но такими показались часы ожидания неизвестного.
В какой–то степени карантин походил на ростовский автобус, в котором накануне добровольцы ехали в Донецк, и никакого сходства не имел с палаткой сапёрной роты особой бригады, дислоцирующейся лет тринадцать назад на Консервном заводе в Грозном или расположением курсантов восемнадцатой роты третьего бата военного училища пятнадцатилетней давности. Да и сравнение с автобусом было так себе, субъективным.
