Песнь феникса - страница 20

– Нормальный у меня цвет лица, – возразила Рикнака посапывающей пифии и, не раздеваясь, легла поверх покрывала. Свечу, впрочем, погасила, хотя точно знала, что не уснет.

Два дня пути пролетели как одно мгновение. Погода баловала умеренным теплом и пару раз даже грибным дождиком, после которого на небе немедленно повисало коромысло радуги. Поклажи для комфортного неспешного путешествия было набрано достаточно. Ни одна злокозненная нежить пока что на меня не облизнулась. Так что радовалась я внезапной поездке, как малое дитя – каникулам в церковной школе. Да практически так оно и было. Тосковать по мужу я себе запретила решительно и категорично, едва закрыла за собой дверь нашей комнаты. Если ему там (знать бы еще где) без меня хорошо настолько, что он решил задержаться на неопределенное количество времени – флаг ему в руки, барабан на шею и попутный ветер в спину. Горевать не стану, хоть и радоваться, прямо скажем, особенно нечему. Но и слишком уж сильно страдать откровенно не хотелось. И ведь, главное, чего-то подобного, помнится, я и опасалась! Как я тогда думала? «Примет экзамены и ищи-свищи ветра в поле?» – так, кажется? И оказалась права. Только на год ошиблась. Продержался он в Академии не два семестра, а четыре. Заодно умудрился жениться на мне, идиотке, заработать себе бессонницу на нервной почве и, окончательно доконав во мне веру в жизнь и в мужчин, с чувством выполненного долга отбыл по неотложным делам. Гад и сволочь. Сволочь и гад.

Я с чувством хлопнула себя ладонью по лбу и постаралась успокоиться. Два дня о нем не думала и не стану начинать на третий! Покосилась на безоблачное небо и передернула плечами. Припекать стало только сегодня, ближе к обеду. Скоро нужно будет искать тень.

Вот возьму и не вернусь обратно! И кобылу не верну! Уж больно она мне приглянулась. Так и будем с ней таскаться по дорогам. Пыльные и несчастные.

Кобыла и вправду была хороша: нежного пшеничного колера, с тонкими длинными ногами, красиво изогнутой спиной, округлыми боками, настороженно подрагивающими ушками и хитро блестящими глазами на умной морде. Медового цвета грива, по причине приличной длины, была заплетена в тонкие умильные косички. Того же окраса хвост – в несколько крупных кос. Почему-то ее вид приводил меня в восторг. И всю дорогу я тихо восторгалась каждым ее шагом, и присюсюкивала в теплое ухо, какая она замечательная, и поглаживала по изящной шее, и едва ли не целовала в мягкую теплую морду. Раньше за мной такого не водилось. Ох, Всевышние Боги, неужто во мне просыпаются доселе так славно дремавшие «материнские чувства»? Так это, кажется, у нас в народе называют? Ну вот тот самый трепет, который, поговаривают, должна испытывать «дозревшая» женщина, умиляясь при виде любого человеческого детеныша в нежном босоногом возрасте? Может, прав был Ян, когда подбивал меня на эту сомнительную авантюру – совместное взращивание спиногрызиков?

Хотя лошадь на годовалого младенца тянет слабо. Так что, скорее, нежные чувства я испытываю именно к этой хитромордой красавице.

Кобыла ехидно фыркнула и тряхнула головой. Колыхнулись косички. Я поддержала ее ответным хмыканьем, хотя точно знала, что мыслей моих она не слышит и фыркает по другому поводу – своему, лошадиному.

Какие дети? Я сама еще не очень-то того… умудренная опытом. Чему я их учить буду? Шишки набивать дурной головой? Лучше я себе Златогривку у Академии выкуплю. И переименую в Златку. Или в Золотку – на чужеземный манер. Я ее и так полным прозвищем величать ленюсь.