– Здесь алкоголь рядом, пожалуйста, без искр, – просила её флейтистка.
– Алкоголь! Это вот по нашей части! – радовался Бром. – Хей, братва, вот те раз плотва, шевелись ящики вытаскивать!
– Надеюсь, там и специи какие-нибудь ес-с-сть, – облизнулся людоящер сине-фиолетовым языком.
– Ох уж эти гномы-торопыги, никаких манер, – цокал языком зеленоглазый эльф в белой жилетке. – Меня зовут Фламер, Фламер Рабо, когда-то был сыроваром в Настронде.
– Вот это ресницы! – с завистью тихо шепнула Диана подружке, не сводя взора с мужчины.
– Ого, это ж на архипелаге островов ниже Таскарии, – дивилась аристократка, тоже изучая внешность белга. – Я Кьяра фон Блитц из Велунда, это Диана Лафо из Стеллантора и Лилу…
– Из рода Галар! Великих медоваров! – с гордостью и звонким весельем заявляла та. – Младшая дочь чародейки Лулу, дочери Хильд, дочери Лиод, дочери Брунгильды… – загибала она пальчики, закатывая к небу свои карие глазки.
– О, так мы коллеги в каком-то смысле, – заулыбался лесной эльф. – Люблю гномью медовуху, правда, пробовал её всего ничего, пару раз в жизни, но какая ж она насыщенная! Не такая, как от пасечников людских и эльфийских племён. Не жалеют гномы ингредиенты, на совесть делают. А этот молчун – Дон Кабал, – представил он стоящего от него через низкорослика на забавном сайгаке альбиноса.
Тот не кивнул, ничего не сказал, не сменился в лице, даже не улыбнувшись. И вправду казался какой-то статуей, отлитой из гипса или вытесанной из белого мрамора, чтобы под видом могучего культуриста с оружием украшать фасад какого-нибудь величественного дворца.
– Приятно познакомиться, – после воцарившейся короткой тишины вежливо проговорила Ди.
– Ах, да! Ваши путы, – сорвав с плотницкого пояса, усеянного разными инструментами, небольшой ножик, Фламер поднялся к борту телеги, открывая все четыре ржавых засова по краям и принявшись высвобождать девушек от верёвок.
От него пахло ирисами, адонисом, сон-травой, немного сливочным сыром и на удивление каким-то приятным табаком с лёгкой примесью алкогольного шлейфа, скорее даже от ворота жилетки, нежели от лица. Это выдавало в нём любовь к трубке. А лёгкие незначительные ожоги на пальцах левой руки свидетельствовали, что он не всегда делал это умело, периодически обжигаясь о края, пытаясь разжечь чашу лучиной или спичкой.
Молодой мужчина искрился энергией, выглядел манерным, и его преследовал флёр эдакого дамского угодника, прослеживавшийся во всём – в его взгляде на пленниц, в манере речи и поведении, даже в том, с какой аккуратностью он ловко, но бережно перерезал сейчас верёвки, высвобождая стянутую девичью кожу из-под гнёта тугой переплетённой ткани.
– «Путы» это, знаешь, кто? Ха-ха! На одном из таскарских диалектов, – похихикивал снаружи гном.
– Благодарю, – произнесла эльфу Кьяра, освободившись.
– Большое спасибо, – поблагодарила и Ди.
– Вот и сырно теперь всё, – умилялся эльф. – Чудесно выглядите для пленниц. Не исхудавшие, румяные, без побоев и одежда в порядке.
– Сырно? – не поняла леди фон Блитц.
– О, просто выражение, – ответил тот. – Не обращайте внимание. Несколько лет на островах я помогал с приготовлением сыра твёрдых и мягких сортов, очень уж его люблю! Вот и привязалось ко мне, что «хорошо» или «славно», то у меня и «сырно». Сырный хлеб, сырная похлёбка, сырок в салате, как закуска, сырнички…
– Понятно, – многозначительно произнесла Кьяра.
