Каждое такое событие смещало прочие ощущения, затмевало их. Сосредоточенная женщина приникала к туману. И каждый раз, когда нить вновь появлялась на привычном месте, обволакивал сердце теплом. Облегчение смягчало яркие контуры лица, заставляя её выглядеть более юной.
Но сейчас было иначе: уже солнце успело смениться луной, а узы никак не хотели вновь проявится. Нить ученицы, которая ранее никогда не сбрасывала свой облик на такой срок, скрылась от глаз Милицы. Обеспокоенная вила чутко следила, не дрогнет ли туман, но тот продолжал мягко клубиться, густой и ленивый, словно медведь, готовящийся к спячке.
Милица хмурилась всё сильнее. Наконец, не выдержав, она распахнула глаза и взмахнула ладонью. Послушный её воле тонкостенный пузырь заскользил вверх, поднимая женщину, и с тихим звуком лопнул, едва достигнув поверхности. Свет отразился от узорчатой ткани, заиграл бликами по взволновавшейся рябью воде. Милица поднялась в воздух, размышляя. Тонкая нить, самая привычная ей, тихим звоном напомнила о своем присутствии.
Мрачное лицо чуть просветлело, и она коснулась уз ответным теплом. Сильные крылья размеренно двигались за спиной, уводя вилу все дальше и дальше, к северо-западу. Там, далеко впереди, на границе, разделяющей теперь Померецкое и Вышегодское княжества, билось сердце, любящее её словно родную дочь. Та, что долгие годы была ей больше, чем матерью.
Воздух не сопротивлялся ее порыву, мягким потоком струясь вокруг. Не успела луна скрыться с глаз, а небо начать светлеть, как Милица приготовилась завершить полет. Редкие встречные птицы разрывали тишину своими вскриками, встревоженные ее тенью.
Огромная, заповедная чаща была неприветлива к человеку. Суровая, темнеющая плотными рядами зарослей, частых и едва пропускающих свет. Трудным был путь сквозь деревья, столь непростым, что стали называть лес Безвыходным. Для вилы же добраться до самой потаённой глубины было просто. Там мягко стелилось зеркало старейшего из озер на этих землях. Вкруг него стояла дюжина деревьев, древних, ладных, неясно схожих меж собой. Они выступали из чащи, словно подруги, что медленно сходятся в большой хоровод. Священные древа первых вил уже сотни лет росли здесь, погибая в тот миг, когда исчезала их хозяйка.
Милица снизилась, копыта мягко коснулись высокой травы. С благоговением она прикоснулась к липовому стволу, покрытому живыми узорами коры. В них чудились знаки богов, символы солнца, что вместе складывались в смутно видимый девичий лик.
– Приятно тебя вновь видеть, ягодка, – за спиной раздался тягучий голос с лёгкой хрипотцой.
Губы Милицы сами собой сложились в улыбку, когда она повернулась.
– Здравствуй, дорогая наставница, – Милица уважительно склонилась в легком поклоне.
Статная, красивая молодая женщина напротив улыбалась ей в ответ. Длинные медового цвета волосы укутывали её плащом, частично скрывая ослепительно белое платье, шитое серебристой ниткой. Из голубых глаз на гостью смотрела мудрость давно живущего существа.
– Это было столь давно, дорогая, что и сказать неловко. Мы с тобой сестры, милое дитя, и можем звать друг друга по именам, – с лёгким укором сказала она. – Я чувствовала твое беспокойство, Милица. В последние годы оно почти не оставляло тебя, но сегодня… Что же случилось, поделись со мной?
– Ты права, – вздохнула девушка. – С того страшного дня, когда не стало Смеяны, я боялась, что такое может случиться вновь. Я…старалась быть внимательной. Чтобы успеть…
