–Келено, а ты сама откуда? Почему так хорошо знаешь наш язык?
Я на минутку задумалась, мечтательно скользнула взглядом по Южному Кресту, серебрящему сейчас самую макушку небосвода моей родины. Что рассказать, как объяснить наше бегство? Деревянная ложка вильнула в котелке и, стукнувшись о железный бортик, выскочила из пальцев. Но потерялась ненадолго, вскоре всплыла и, нахально подмигивая, замаячила в кипящем вареве. Ловить её нежными девичьими пальцами казалось большой ошибкой, просить мужчин о такой малости –признанием своей беспомощности. Я не терялась, потихоньку освободившись от одежды, которая ненароком могла повредиться. Внизу живота привычно защекотало, и болезненная ломота разлилась по телу. Рука стала тигриной лапой, а пальцы – синеющими в свете луны лезвиями, бесстрашно захватившими ложку, почти наполовину погрузившись в котелок. Рашаль с нарастающим интересом наблюдал за моими кулинарными манипуляциями.
–Больно?
–Да нет,– равнодушно ответила я, вдыхая сырой, ничуть не потеплевший за день воздух.
Ближе к окоему млечный путь нырял в озеро сизого тумана, паучьим коконом повисшего на ветках плакучих берез. Часто мерцали умытые звезды. Красиво. Как дома.
–Я имел в виду превращения. Можно я изменю свой вопрос? Почему ты вообще умеешь превращаться? Ведь гарпии, если я не ошибаюсь, этого уметь не должны?
Вопрос за вопросом. Но, почему бы ни ответить, раз занять себя больше нечем. Я потянулась, на ходу меняя облик на привычный спутникам и, одновременно, накидывая на озябшие плечи остриженную козью шкуру. Достала из сумки три миски и неспеша разлила по ним травяной чай.
–Ты прав. Гарпии не умеют превращаться в людей. Более того, мы с самого начала времен не находим общего языка друг с другом. Но, неисповедимы пути богов! Моя мать- гарпия, которая никогда не имела другой ипостаси. Отец- человек. А я и сестры умеем воплощаться.
–И где сейчас твои родители?– Енк, сам того не ожидая, тронул самую натянутую струнку моей души.
–Умерли,– уклончиво ответила я, протягивая троллю глубокую дымящуюся миску, на поверхности пахучего настоя еще плавали сморщенные кусочки сушеной малины. – Пей, пока не остыл.
–Ты сильно их любила?– не унимался Рашаль, словно не просто пожелал засунуть руку в осиное гнездо, но и, не взирая на последствия, как следует там поворошить.
–А Ты? Ты сильно любишь маму и сестер?
Рашаль сглотнул и понимающе уставился под ноги. Енк молчал, я – тоже.
–Кел, скажи, тебе хотелось изменить что-нибудь в своей жизни?
–Что за странный вопрос?
–Нет, не уходи от ответа,– не унимался Рашаль.– Вот если бы у тебя была возможность переиначить свою судьбу, ты бы исправила прошлое, настоящее или будущее?
–Будущее?– с усмешкой переспросила я.– Разве будущее можно исправить? По-моему, его можно только предугадать.
–Ну,– замялся Рашаль. – А ты представь, что все-таки можно.
–Все равно, как-то нелепо получается, пусть даже и можно, так ведь кто ж его знает, какое там мое будущее? Не ты ли?
Мы замолчали и уставились на мальца.
–Нет, нет, конечно. С чего ты взяла?– Смутился отрок.– Забудь про будущее. Скажи тогда, настоящее и прошлое изменила бы?
Что сказать? Может, – да. Не отпусти я Ахилла, он остался бы жить. Вернулись бы мы с сестрами не щепку раньше, и мама с отцом… Что говорить? Что думать? Никто не может изменить свою судьбу. На то и есть она такая. И все же, его вопрос заставил меня задуматься. Счастлива ли я? А ответ, лежащий на самой поверхности, вовсе не радовал.
