Песнь огня - страница 30

Я прижал ее к груди, и огонь Спаркера, пылавший во мне, наконец-то потух.

ДЕЛО

Несколько часов спустя, после того как норчианцы захватили крепость и началась зачистка, Грифф принял меня в гостиной Великого Повелителя. Когда я вошел, он бросал в ревущий огонь символы Полуаврелианцев и Триархии-В-Изгнании. Герб Норчии с пятью клановыми звездами был перемещен в центр на стене. За окном виднелись искореженные останки карстовой колонны Торнроуз.

Он сильно осунулся. Искренняя ярость, которую я видел на причале, сменилась холодной отстраненностью. От Брэна, сопровождавшего меня на встречу, я узнал, что тело деда Гриффа было найдено среди мертвых на Кургане Завоевателя, с рыболовным гарпуном в руке, его щеки покрывала боевая раскраска вайдой.

В один день Грифф потерял деда, сестру и племянника.

А моя родная сестра осиротела от яда заговорщиков.

Теперь наше горе слегка утихло, но по-прежнему разделяло нас словно стена. Грифф сидел, и когда я остановился перед ним, он не предложил мне присоединиться к нему. Я пришел сюда как посланник от драконорожденных, чтобы договориться о заложниках.

– Я оставлю Электру, – сообщил Грифф.

Хороший выбор. Электра – вдова Грозового Бича, тетя, к которой Иксион был привязан, но не пылал горячей любовью. Он не стал бы слишком сильно настаивать на ее спасении. Я склонил голову, и Грифф вытаращился на меня, удивляясь моему послушанию. В остальном же он вел себя так, словно в наших новых ролях, где я стал просителем, не было ничего особенного.

– Леди Ксанта для Дома Аврелианцев? – предложил я.

Разговор шел на норише. Мы никогда не говорили на нем в постели, это – язык его народа, и сейчас он напоминал броню, которая разделяла нас. Это многое упрощало, потому что в норише нет различий между официальным и неофициальным обращением, между господином и его слугой. Мне неприятно думать о том, какие формы обращения мы бы использовали, если бы говорили на драконьем языке.

Грифф покачал головой:

– Она погибла. Вместе с Радамантом.

Он говорил об этом с таким безразличием, словно речь шла о незнакомцах, а не о родителях, с чьим сыном он когда-то тренировался и которым еще недавно прислуживал за столом.

Но почему Грифф должен был скорбеть о смерти Роуда, который издевался над ним, или о гибели Радаманта, который в лучшем случае относился к нему с пренебрежением?

Однако для меня эти люди были большой, хотя и несовершенной, семьей, и у меня перехватило дыхание.

Грифф откинулся на спинку кресла Великого Повелителя с таким видом, словно сидел в нем всю жизнь, и объявил с напускной непринужденностью:

– Я возьму Астианакса. Он выжил.

Младший сын Повелителя едва ли старше Бекки.

– Просто он только что потерял родителей.

Грифф равнодушно пожал плечом:

– Я ему нравлюсь. Его могла ждать и более печальная участь. Его могли бы сбросить с крепостной стены за то, что он единственный выживший наследник Великого Повелителя.

Это пустые слова, ведь я знал, что Грифф обожал Асти. Меня вдруг охватило желание встряхнуть его, накричать на него, сбросить с него эту маску триумфа, которую он носил с тех пор, как я встал на колени. Ведь я чувствовал, что под ней скрывается горе.

– В заложники от Небесных Рыб, – с решимостью тарана продолжал Грифф, – я бы взял Феми.

– Грифф, дракона ради, – произнес я на драконьем языке.

Грифф вскинул бровь:

– Мы будем говорить на норише, – произнес он. – Я выбрал Феми.