– Пастором? – удивленно спросила Кете. – С этой мерзкой старой крысой?
– Да. – Я смутно помнила, что, будучи ребенком, видела, как пастор оставляет на ступенях заднего крыльца вафли и вино. «Для фей, – говорил он. – Наш маленький секрет, фройляйн». Я была уверена, что он один из тех, кто принадлежал Эрлькёнигу.
Кете была настроена скептически:
– Ты уверена?
Я кивнула.
– Хорошо, – со вздохом сказала она. – Я скажу маме.
Я кивнула.
– Пожелай мне удачи.
– Не удача нам нужна, – мрачно произнесла сестра. – А чудо.
Улицы выглядели опустевшими. Непривычный для этого времени года холод держал всех взаперти, и городок как будто сжался, пристыженный. На улице почти никого не было, никто не спешил по делам, а те несколько человек, которых я все же встретила, брели, понурив голову и не поднимая глаз. Лица были напряжены, а воздух до такой степени пропитан тревогой, что становилось трудно дышать. Я сказала себе, что ничего странного в этом нет: в конце концов, мы только что похоронили нескольких жителей города, скончавшихся от таинственного мора.
«Заколдованные», – прошептали у меня в голове голоса старейшин.
Я стряхнула с себя тревогу и плотнее завернулась в красный плащ.
Городская церковь стояла на восточной окраине города, и ее западный фасад выходил прямо на рыночную площадь. Ее легко можно было узнать по изогнутой колокольне, которую на протяжении многих лет все отстраивали и отстраивали заново. Наш маленький городок, в отличие от крупных и значительных поселений, не мог позволить себе красивое место для отправления религиозных обрядов. Побеленные стены нашей церкви были уродливыми и грязными, неф и алтарь лишены украшений. Как говорилось в записях, это было самое старое здание на многие мили вокруг, построенное в те времена, когда Карл I Великий еще являлся королем язычников.
В перерывах между службами двери церкви были закрыты, но не заперты, и любой паломник в поисках утешения и успокоения мог зайти внутрь. Я никогда не приходила сюда за милостью Божьей, поскольку, если у меня и было святое место, это была Роща гоблинов. Я сомкнула ладонь вокруг кольца на шнурке и почувствовала себя так, будто готовилась совершить противозаконный, хулиганский поступок. Глядя на деревянные двери, впервые в жизни я заметила, что панели, покрывающие их, украшены резьбой. Фигуры были странными, некрасивыми и кривыми, но детали показались мне симпатичными. Мой взгляд привлекла нижняя часть правой панели, на которой была изображена высокая, худая фигура с бараньими рогами, стоящая посреди цветочного поля. Розы? Маки? …Дьявол? Я прищурилась. Вдоль краев как будто было что-то нацарапано, но очень уж неразборчиво. Письмо? Послание?
Я опустилась на колени, чтобы взглянуть вблизи. Готическим шрифтом там были выведены слова: Ich bin der umgedrehte Mann[13].
«Я – мужчина наоборот».
Дурное предчувствие ледяными пальцами царапнуло мне спину. Я вздрогнула, и волоски на руках встали дыбом.
«Незнакомец приходит, цветы уходят».
Я подскочила и, испуганно взвизгнув, споткнулась о подол собственной юбки. Рядом со мной стоял старый пастор, который возник из ниоткуда, как поганка после весеннего дождя. Я узнала его по пучкам волос на макушке и большому безразмерному черному платью. В этих краях он являл собой привычное зрелище: обычно пастор сидел на ступенях церкви, будто на насесте, как странная маленькая горгулья, и глядел на прохожих из-под кустистых белых бровей.
