– Надо будет крышу починить, – сказала сама себе и, пригибаясь, на корточках вползла в каморку.
Меч и щит мрачно ждали в дальнем углу.
Меч был убран в ножны, а щит… Виту он всегда немного пугал. Под слоем намокшей, свалявшейся пыли смотрела с него слепыми беззрачными глазами посланница смерти – четырехголовая, восьминогая лошадь Багри-Маро. Она была чужой на дедовом щите. Она явилась сюда с юга вместе со своим прежним хозяином, павшим, как призналась однажды по секрету бабушка Герда, от Каевой руки. Она была изображена на вражеских стягах и на груди незнакомца. Пораженный мастерством тогда еще молодого деда, тот, умирая, попросил его нарисовать Багри-Маро на своем щите. Дед нарисовал, и щит с тех пор будто заговорили…
Вита сглотнула. Протянула руку. Каждый раз, отвыкая от щита и меча, она ощущала благоговение, касаясь их после долгой разлуки. Рука ласково огладила тисненную кожу, прячущую под собой надежный древесный кокон.
Не такой уж надежный, как оказалось. Потянув меч наружу, Вита ощутила сопротивление. Ножны отсырели, и на клинке появилась ржавчина.
Вздох разочарования сдул паутину, свисающую с низкого потолка. Надо спасать меч! Срочно…
А вот щит был цел-целехонек. Не то, чтобы совсем цел. Шрамы былых сражений надежно въелись в его доски, но сами доски были сухими и крепкими. Как так? Меч отсырел, а щит нет? И верно, заговорен он…
Потратив пару часов на то, чтобы очистить клинок, Вита вышла на улицу. С собою вынесла охапку ветоши: старую рогожу, какие-то тряпки, гнилой тулуп. Все это богатство она приладила гвоздями к покосившемуся, но крепкому еще столбу, что остался от прежнего забора. Новый после разбойничьего нападения передвинули дальше к лесу и сделали выше.
До самого заката, а потом еще во мраке, под россыпью зимних звезд, рубила, вспоминая удары и комбинации, чувствуя, как подобно створкам раковины расходятся ребра, раскрывается грудь, и дышать становится легче, свободнее, увереннее.
После, с приятной усталостью вернувшись в дом, Вита взялась за точило. Заметив трясущиеся внучкины руки, Кай забрал у нее клинок:
– Дай я, – произнес миролюбиво. – Не бойся, не отниму.
Вита отдала и принялась завороженно наблюдать за ловкими движениями узловатых, скрюченных, но все еше умелых и ловких дедовых рук.
А потом, запустив в кухню облако пара, пришла из козлятника бабушка Герда. В руках у нее жалобно мякал завернутый в шаль новорожденный козленок. Она опустила его на пол, вытряхнула из теплого куля:
– Вот, принимайте гостью.
Козочка, еще мокрая, с засыхающими на белой шкурке кровавыми корочками, в очередной раз неуверенно мякнула и сделала на негнущихся пока ножках пару шатких шагов.
– Смотри, какая прыткая, – улыбнулся Кай. – Завтра, глядишь, уже ходить научится, а через пару дней и вовсе прыгать начнет.
Вита смотрела на козочку с восхищением. Удивительное существо. И какая неведомая сила в ней скрыта, неудержимая, могучая. Котята и щенки, родившись, слепы и слабы, человеческие дети беспомощны, а вот козлята… Они и свет сразу видят, и, будучи еще мокренькими, на ножки встают. И идут, а потом бегут. И ничто не может сдержать их… В Игривице говорили, то благодать Козьего Князя. Кто такой этот самый Козий Князь, никто уже толком не помнил и рассказать подробно не мог.
– Пойду, принесу большую корзинку, – сказала Вита, направляясь к двери. – А козочку эту я назову… – Она задумалась на миг, подходящее имя никак на ум не шло. – Потом придумаю.
