Всадник отдал должное угощению, не отвлекаясь от рассказа. Говорил он долго – казалось, что его едва ли поймут верно, пропусти он что-то о грозе, о снах своих, или даже о том, как попал сюда.
В доме, не смотря на летнюю пору, потрескивал очаг – скорее ради света, чем для тепла. Он дымил, но дым споро вытягивало прочь, и пахло в жилище большей частью хлебом и травами. Снаружи дом не казался большим, однако поместился в нем даже Скай – свернувшись за спиною всадника, у стены, он порой прерывал рассказ, добавляя упущенное Йэстеном.
Слушали их хозяева дома, казалось, с неподдельным интересом – особенно старик.
Йэстен порой смущался такому пристальному вниманию, да и многозначительные взгляды, что бросал старик на волчицу, а она – на него, удивляли и обескураживали… Только вот улыбался Онгшальд – так назвался хозяин дома – тепло, как родной дед. Подозрения, если они и могли появиться у всадника, таяли, точно тот мед на теплой лепешке.
Старик, да… «Зови меня Онгшальдом, мальчик», – назвался он, когда только усадил гостей за стол, и имя это не показалось Йэстену необычным или странным – он понял, что вообще не представляет, как говорят, и как называют себя люди Горскун, которые, верно, живут в том самом Длинном фьорде, как сказала Айенга. Казалось скорее необычным то, что и волчица, и этот самый Онгшальд так хорошо знают кортуанский… пусть и старый кортуанский.
Не утерпев, всадник все-таки просил про это – как же так вышло, что говорят они на языке того места, откуда он прибыл.
– Мне кажется, такой кортуанский в ходу только у людей книг, ученых… да путешественников.
– Путешественником особо заядлым меня не назовешь, – усмехнулся в усы Онгшальд, и подмигнул. Йэстен только сейчас заметил, что глаза у старика – разного цвета, один тускло-серый, как морские скалы, а другой – зеленый, точно молодая хвоя. – Бывало время, езживал и по дальним странам, но не теперь, не теперь… Да.
– А, так вот почему кортуанская речь у вас такая… книжная, – улыбнулся Йэстен, и более не спрашивал о том. Только отметил себе – а ведь вряд ли ему еще раз повезет так же. Правда, наверняка горскунцы разумеют наречие Краймора – торговать-то они в тамошний порт ездили!
Снова поглядев в трескучее пламя очага, всадник продолжил.
Выслушав гостей, Онгшальд, огладил бороду, стряхнув случайные крошки, и, чуть откинувшись назад, проговорил:
– Эк интересно выходит! А отчего же это Айулан решили направить тебя именно сюда, к нам…? Посулив прежде защиту и помощь при том! А хотя, это вполне в их духе – отправить всадника на край мира решать загадки, неясные никому – ни тем, кто наверху, ни тем, кто на земле! – и он густо, басовито рассмеялся, следом Айенга тоже едва слышно прыснула, Йэстен же чуть нахмурился, возразив:
– Но ведь меня никто не отправлял! Я сам решил. Я услышал пение, услышал… непонятную музыку. И видел ваш край, Ак-Каран! Снег и горы, и идущего вниз с горы, и людей Горскун, и…
– Да я не гоню тебя, и не оспариваю решение ведущего тебя хозяина южных гроз, юноша, – отсмеявшись, серьезно произнес Онгшальд. – И того, что ты сам выбрал путь, тоже не умаляю. А говорю лишь о том, что ох и занятно Тучегонитель Юга решил – отправить всадника туда, где он сам не властен будет помочь, ежели что, сразу после обещанной защиты…
– Ак-Каран не во власти Айулан? – уточнил Скай, опередив своего всадника.
– Верно понимаешь. У людей Горскун свои боги, – отозвалась Айенга. Йэстену показалось, что волчица как-то хитро ухмыльнулась, но спросить у нее ничего не успел – она поднялась, потянулась со вкусом, зевнула и вышла из дома. Дверь следом хлопнула, словно была привязана на упругом ремешке.
