Когда вернулся в сыскное, Ивана Дмитриевича не было в кабинете, как сказал Иван Андреевич, сегодняшний дежурный чиновник, его вызвал с докладом о ночном происшествии помощник градоначальника флигель— адъютант генерал—майор Козлов. Здесь же Михаил узнал, что следствие по убийству в Невском переулке идёт полным ходом. Агенты, возглавляемые чиновниками по поручениям заняты выяснением личности убитого. Хотя охотничий азарт Жукова угас, но чувство скорой победы не покидало ни на миг. Шутка ли, две недели утренних поисков. Надо было втереться в доверие, чтобы тебе что—то поведали, иначе смотрели бы на расспрашивающего, как на полицейского агента. А в тех заведениях и местах не очень настроены для общения со стражами закона, при том на приватную беседу с откровениями.
Михаил задумался, что предпримет Путилин в связи с открывшимися новыми обстоятельствами. Особенно после посещения высокого начальства, которое привыкло к победным реляциям, а не к досадным промахам подчинённых. Жуков достал из кармана сложенный лист бумаги, на котором ровными рядами выстроились с завитушками буквы. Прикусил губу и махнул рукой, один ответ и, предупредив дежурного чиновника об отлучке, поехал к Александро—Невской лавре, где убиенный Григорий Еремеев снимал в пятиэтажном доходном доме угол.
Не взирая на дневной час, всего то около четырёх по полудни, на улице начало смеркаться.
Прежде, чем войти в дворницкую, Жуков кинул взгляд на серые облака, которые повисли над городом густой пеленой и только кое—где на западной стороне неба разорвались и зарумянились бледно—розовым цветом заката.
Дворник высокий худой человек с редкими длинными волосами на подбородке пил в прикуску чай, отхлёбывая обжигающий напиток из небольшой пиалы.
– Здравия желаю, – он поднялся со стула.
– Здравствуй, – Михаил осмотрелся, имея намерение присесть, но не заметив ничего подходящего, остался стоять. – Я из сыскной полиции, фамилия моя Жуков, зовут Михаилом Силантьевичем.
Дворник с аккуратностью поставил пиалу на стол.
– Мы завсегда помощники полиции, – произнёс он с едва заметным акцентом.
– В доме проживал некий Григорий Еремеев?
– Так точно, на пятом этаже, но съехал он, недели две как будет.
– Он сам съехал?
– Никак нет, приятель ихний Василий вещи забрал по просьбе Гришки.
– А Василий часто здесь бывал?
– Не так, чтобы часто, но захаживал, там, – он указал пальцем вверх, —в комнате много не насидишь, там другие жильцы крайне недовольны и не очень жаловали приходящих. Он во дворе его иногда ждал.
– А фамилию его не знаешь.
– Никак нет, не интересовался я ихнёю фамилиёю, да и не к чему было.
– Понятно, а кто с Василием ещё дружбу водил.
Дворник пожал плечами.
– А что ещё о нем знаешь?
– Да вроде как земляки.
– Кто ещё мог знать Василия?
– Не общался Гришка ни с кем, придёт под ночь, спать завалится, а с утра на заработки. Так целыми неделями.
– А где жил Василий?
– Не знаю, слышал где—то в Коломне.
– Понятно. А как он выглядел?
– Дак обыкновенно, усы, борода, росточка небольшого, когда быстро шёл, то ногу приволакивал, а вот какую, не помню.
– Значит в доме никто не мог его знать?
– Это в точности говорю, никто.
– Хорошо.
Михаил после разговора все же поднялся на пятый этаж по грязной лестнице, на которой словно на толкучем рынке выставлен то ли ненужный хлам, то ли вещи, которые негде пристроить в комнатах. Ничего нового Жуков не узнал: приходил Еремеев поздно вечером, вставал рано утром, никто у него не бывал, гостей не водил, жил одинокой совой, говорил мало, иной раз даже не здоровался, так все молчком да тишком.
