Иван Дмитриевич поправил воротник пальто, который поднял во время езды, чтобы холодный ветер не хлестал колючими иголками по щекам.
Темнеет в Петербурге рано, поэтому зимняя луна серебрила упавший снег, не убранный дворниками. Проспект был пустынен. Стены Троицкого собора высились сурово и строго, потемневшими куполами сливаясь с небом, но оттого только волшебнее становился маленький палисадник, с деревьями, покрытыми белоснежными шапками, теперь приобретавшими сероватый оттенок. Причудливые переплёты окон освящались изнутри лампадами и свечами, казалось, что там, в темноте есть кто—то, зорко надзирающий за тем, что делается снаружи.
Путилин перекрестился на собор и пошёл ко входу немного неуклюжей медвежьей походкой, размахивая тростью.
Стоящий у входа привратник указал, что господин Рихтер, как привезли с Курляндской убитых, так находится в прозекторской, и вызвался проводить Ивана Дмитриевича, хотя тот и знал, где располагался кабинет, но от провожатого не отказался.
– Благодарю, – произнёс Путилин и шагнул в прозекторскую, в нос шибануло едким запахом формалина, что защипало в глазах и появились слезы.
Доктор был одет в синий халат, поверх которого накинут клеёнчатый фартук, на руках перчатки.
Иван Дмитриевич приложил руку с платком к лицу.
– Рановато вы, Иван Дмитрич, рановато, – обернулся к нему доктор Рихтер и, увидев на глазах старого сыщика слезы, криво улыбнулся, – пройдёмте, любезный, в мой кабинет.
– С превеликим удовольствием, – выдавил из себя Путилин и быстрыми шагами покинул прозекторскую.
Кабинет самого доктора был небольшим, но из—за обилия книг, занимавших три стены, казался совсем крохотным.
– Прошу, – Рихтер указал рукою на стул, – не хотите чаю? – Спросил у Ивана Дмитриевича.
Путилин покачал головою, после запаха в прозекторской он не мог вымолвить ни слова, горло стиснуло, не иначе железными тисками.
– Иван Дмитриевич, вы ждёте от меня каких—то результатов?
Путилин кивнул головой, только сейчас он смог убрать руку с платком от лица.
– Отчёт, если не возражаете, представлю завтра, все—таки восемь человек.
– Нет, господин Рихтер, мне хотелось бы узнать ваше мнение.
– Что ж? Поделиться могу своими соображениями, но добавлю, Иван Дмитриевич, что это мои соображения.
– Конечно.
– Судя по характеру ран на головах убиенных, убийца был один.
Путилин кивнул головой.
– Нанесены все в височную часть головы, смерть наступила сразу, никто из убитых никаких мучений не испытывал. Убийца, исходя из силы ударов, крепкий и при том небольшого роста. И что для вас важно, Иван Дмитриевич, левша.
– Это из каких соображений?
– Бил злоумышленник дубинкой с острым краем…
– Обухом топора? – перебил доктора Иван Дмитриевич.
– Совершенно верно, – стукнул себя по лбу Рихтер, – вылетело из головы, всю дорогу гадал, но так про топор и не вспомнил. Совершенно верно, обухом. Обычно человек бьет сверху вниз и с лёгким уклоном вправо. А здесь все нанесены с левым.
– Может, удобнее замахиваться было?
– Вот именно, – улыбнулся доктор, – ему было так сподручнее.
– Вы говорите маленького роста, а это из чего вытекает?
– Тоже из удара, у взрослых мужчин нижний край раны более вдавлин в череп, чем верхний.
– Вы хотите сказать, что они нанесены одной рукой.
– Я думаю, даже могу с полной уверенностью утверждать, что это так.
– Значит, убийца был все—таки один? – спросил вслух Иван Дмитриевич.
