– И что же это за место? – я огляделась, и не смогла скрыть свое удивление, обнаружив, что мы находимся прямо перед входом в небольшую церквушку, – Почему здесь?
– Спрячемся пока в церкви. Падре Фелино – мой давний хороший знакомый. Идем.
И безропотно я взяла его за протянутую холодную и влажную руку, выбираясь из телеги, добровольно… или безвольно? – последовала за ним к входу.
Священник встретил нас удивленным радостным окликом, едва мы успели войти внутрь.
– Сани, сынок! Давненько ты не навещал меня, – и заключил его в теплые объятия, не отрываясь, скосил на меня хитрые улыбающиеся в сети морщинок глаза, – Уж, не венчаться ли ты пришел?
Алессандро похлопал его по спине, тихо посмеялся:
– Нет, падре, боюсь, эта милая девушка еще не готова связаться со мной узами брака.
– Разве? – подмигнул мне старик, а я потупила глаза, не находя себе места от смущения, – Ладно, не буду вас торопить, – он наконец-то выпустил Сани из своих объятий и испуганно вздрогнул, заметив на своих пальцах прилипший кровавый сгусток, – Погоди, ты что, ранен?!
– Просто поцарапался, – небрежно отмахнулся мой знакомый, но священник уже обошел его кругом, обеспокоенно уставился на спину.
– Да уж, вижу… Скажи честно, ты опять попал в передрягу? Пришел, чтобы спрятаться?
– Честно? Да. Нам нужно где-то укрыться на время, пока полиция не угомонится. Максимум – до завтра. Потом мы уйдем. Можно?
– Зачем ты спрашиваешь? Знаешь ведь, что это и твой дом… Хотя, конечно, мне и на порог не стоит пускать такого еретика, как ты..
– То есть Вы отказываете мне в убежище, падре? – спокойно и немного иронично спросил Алессандро.
– Я не отказываю нуждающимся. А тебе, сынок, и подавно не могу отказать. Хотя, следовало бы заходить в церковь не только для того, чтобы спрятаться от полиции.
– В следующий раз обязательно зайду, чтобы отблагодарить вас.
– Не меня ты должен благодарить, а его. Он тебе помогает, а я лишь его длань, – и, удрученно покачав головой, падре указал на висевший над алтарем крест, – Хотя, кому я это говорю… Ладно, проходите, присаживайтесь. Я сейчас вернусь, – пробормотал он и поспешно куда-то ушел. Я не увидела, куда, потому что мой взгляд стал теперь обреченно метаться от распятия над алтарем, на которое так многозначительно указал священник, к моему новому знакомому и обратно, не в силах выбраться из пугающей зеркальной ловушки. Заметив это, Алессандро грустно ухмыльнулся:
– Что, похож?
– Удивительно…
– Поверь мне, я – не он.
– А я уже хотела перед тобой на колени падать, – немного сконфуженно отшутилась я.
– Не нужно. У меня с ним существенные разногласия.
– Вот как? И какие же?
– Их много. Например, он считал, что все люди рабы божьи… ну или его рабы… не важно. А я считаю, что люди должны быть свободны от рабства – в любом его проявлении.
Эта наивность меня позабавила, но я постаралась сдержать улыбку.
– А как же то, что он пожертвовал собой ради своих рабов – ради человечества? Обычно, ведь случается наоборот.
– Если разобраться в той легенде, то как раз все и было наоборот…Во-первых, не вижу я, чтобы это хоть что-то дало. А, во-вторых, я не вижу самой жертвы: чем он пожертвовал? Своей жизнью? Он же знал, что воскреснет – беспроигрышный вариант. Поверь мне, будь он реальным живым и смертным человеком, я первым бы поклонился ему. Если бы он жил, как живут бедняки, страдал, мучился, боролся против оккупантов и умер, как умираю простые люди – раз и навсегда. Но заявив о себе, как о Боге, или как о его сыне, что одно и тоже, воскреснув, он просто всех предал – свел на нет, все то доброе, что делал или говорил. И в итоге стал новым могущественным тираном. А разве не так приходит к власти любой нынешний тиран? Ложь, притворство, игра, корысть и, в конечном счете – власть. Я склонен воспринимать библию, как метафору – басню с фальшивой моралью. Ведь получается, что это человечество жертвовало собой во имя него веками…
