– Сани…не надо, – с трудом прошептала я, указывая глазами на молящегося священника.
– Да, – он тут же отпустил меня, чуть отстранился, – Прости. Я…– небрежный жест рукой, – Не знаю, что на меня нашло…
– Я знаю…знаю…
Снаружи раздался какой-то шум, сквозь открытые ставни окон до нас донеслись приглушенные голоса. Алессандро нахмурился, прислушался. И падре Фелино тоже прервал свою молитву, насторожился, подошел к окну.
– Это твоя телега?! – прорычал на улице раздраженный голос.
– Да, господин полицейский, – испугано отозвался другой – слабый хрипловатый, словно принадлежавший больному старику.
– Говоришь, оставил ее там, за складами?
– Да, господин.
– Это точно та самая телега. Я видел ее на перекрестке, пока мы не рванули за мерзавцем. Видно, его сообщница в это время и смылась на телеге, – послышался третий голос.
Я замерла, как парализованная.
– Они наверняка скоро придут сюда – будут обыскивать церковь, – тихо прошептал Алессандро.
Решительным шагом священник пересек зал, встав у крошечной дверцы в правом нефе, отпер ее вынутым из кармана ключом, махнул нам рукой.
– Быстрее! Спрячетесь здесь, а я пока их задержу.
Не медля ни секунды, мы ринулись в указанное падре убежище. Там была лестница, ведущая вниз, в непроглядную глубь подвала. Когда дверца захлопнулась за нашими спинами, и снова звонко щелкнул ключ в скважине, мы оказались в кромешной темноте.
Слева от меня прозвучал его голос.
– Тут шесть ступенек до первой площадки, а потом разворот и еще восемь ступенек. Спускайся быстро и не бойся, я тебя держу.
В то же мгновение я почувствовала, как его рука легла мне на талию со спины, и настойчиво повлекла вниз по лестнице. Я старалась идти осторожно, но все равно, то и дело запиналась о неровную поверхность высоких каменных ступеней, и каждый раз, когда это случалось, он обхватывал меня еще крепче и прижимал к себе, не давая упасть. Похоже, сам он знал этот путь достаточно хорошо. Это успокаивало и обнадеживало.
Слышно было, как наверху падре, захлебываясь от возмущения и испуга, объяснял, что, да, сюда заглядывал белый мужчина и девушка, и, да, он помог ему перетянуть рану – он, ведь, не знал, что это – беглые преступники – откуда ему было знать такое? – но, они давным-давно ушли, и, конечно же, не стали говорить, куда направляются – с чего бы им говорить такое? И, пожалуйста, обыскивайте церковь сколь угодно, раз не верите слову священнослужителя – ему скрывать нечего…
Мы оказались в просторном почти пустом помещении с деревянным полом – к такому выводу я пришла, прислушавшись к звуку, издаваемому нашими ботинками. Тут властвовал такой же непроглядный мрак, как и на лестнице. Пахло сырой древесиной, пылью, холодными камнями и влажной почвой. Алессандро отпустил меня, сделал пару шагов в сторону, что-то щелкнуло, и комната озарилась тусклым, чахлым, приглушенным, но все-таки, каким бы то ни было, светом. Мне показалось, от этого сразу стало легче дышать – затхлую промозглость воздуха разбавил напор теплого желтоватого свечения.
– Ты думаешь, они не догадаются обыскать подвал? – прошептала я.
– Подвал обыщут, а вот сюда заглянуть не догадаются, – с этими словами он сдвинул одну из напольных досок. Под ней открылась не очень глубокая выемка, метра два в длину и около метра в ширину.
– Залазь, быстро! – скомандовал он, и хотя я содрогнулась даже от одной мысли, что придется лежать на голой земле в этой черной яме, похожей на те, что выкапывают под гробы, другого выхода просто не было. Или был? Ведь все еще можно было передумать, сдаться полиции, объясниться с отцом и жить дальше как ни в чем не бывало… Хотя нет. Все зашло уже слишком далеко. «Господи, что я делаю?!» – снова было запричитало мое благоразумие, но я решительно заткнула его. Залезла внутрь, легла, вытянулась. Влажная прохладная почва с торчащими из нее буграми камней алчно вгрызлась в мою спину, разбалованную мягкими теплыми постелями и пуховыми подушками.
