– Ладно, раз ты так просишь… – растерянно пробормотал он.
– И не стоит рассказывать обо всем этом вашему командиру, хорошо?
Командир…Черт, совсем забыл! Командир, ведь, велел ему немедленно увести Чаби в лагерь. Это первостепенное. Это приказ. Остальное – потом, а сейчас нужно уходить.
– Кармила, я должен… – не успевает произнести слово «идти», как она уже истолковывает все по-своему и перебивает.
– Ничего ты не должен! Зачем, подумай? Из-за меня достанется и тебе и Чаби. Я вовсе этого не хочу… Не рассказывай ему, не надо…
– Командиру? Об этом? Конечно нет! Ты, что? Если он узнает, то и мне не позволит завтра с тобой встретиться. Он… он человек замечательный, но такие вещи не понимает и презирает…
– Какие вещи? – осторожно переспросила Кармила.
– Ну, женщины, свидания, любовь… – мнется, смущенно усмехается, – иногда я вообще удивляюсь, как он умудрился обзавестись сыном.
Хмурая складочка на мгновение появляется на ее лобике, но тут же снова разглаживается:
– Ясно. Человек – камень.
– Что-то вроде…
– Вот и не говори ему обо мне.
– Не буду. Ладно, милая, мне с этим малолеткой пора уходить.
– Прямо сейчас? – удивляется она, – Ваш отряд уже покидает деревню?
– Нет. Только мы с ним. Местные как-то уж больно ожесточились, и Командир боится за Чаби, вот и приказал мне увести его.
– Правда?
Похоже, это известие становится для нее полной неожиданностью: ротик чуть приоткрывается, глаза растерянно шмыгают в сторону. Аминьо снова поглаживает женщину по щеке.
– Что такое?
– Просто, надеялась, что ты побудешь со мной еще немного.
– Завтра, милая. Как и договаривались – завтра. И только мы вдвоем, без этого сопливого выскочки.
– Да… да, конечно, идите… Только помни, что ты обещал мне – не бей его…
Сопливый выскочка поджидал снаружи, расхаживая перед домом в позе гордеца со скрещенными на груди руками, а увидев его, остановился, кольнул усмешливо-язвительными глазками.
– Что, уже? Я думал, ты ее как минимум минут пятнадцать утешать будешь. Больно быстро управился. Или у тебя вышел досадный конфуз?
– Пошли, – бросает Аминьо, старательно не обращая внимания на эту полную намеков фразу. Не думает, что малец так просто последует за ним, но тот идет. Молча, ни о чем не спрашивая. Вопросы возникают, только, когда они выходят из деревни прямо к спрятанной в лесу коновязи, и он начинает оседлывать своего коня.
– Мы что, уезжаем? – удивляется Чаби.
– Да.
– И не дождемся остальных?
– Командир приказал нам двоим возвращаться в лагерь.
– Только нам двоим? – Чаби нахмурился, – С чего бы это? Думаю, папа просто…
– Слушай ты, сопляк, прекрати это! – налетает Аминьо, опасаясь возможных препирательств, – «Папа», «папа» – хватит корчить из себя папенькиного сынка! Если ты не какой-то капризный слюнтяй, а боец, то обязан безоговорочно следовать указаниям своего Командира!
Малец злобно зыркнул на него, обиженно закусил губу… Но это хотя бы сработало. Подошел к своему вороному скакуну, по праву считавшемуся самым красивым, резвым и строптивым в их табуне, отвязал, запрыгнул.
Какое-то время они рысили вдоль лесной речки, не разговаривая, и Аминьо уже было понадеялся, что так оно и будет до самого лагеря. Так было бы лучше. Так было бы проще сдержать пылающий внутри гнев и постепенно погасить его пламя. Так было бы возможно сдержать данное Кармиле обещание, не бить сопляка и, в конце концов, сделать вид, что ничего и не было. Простить его. Пусть даже незаслуженно – просто забыть и простить. Если бы Чаби продолжал молчать, но…
