Петр I. Материалы для биографии. Том 2. 1697–1699. - страница 3

В толпе было возбуждено сильное любопытство; лондонская чернь сбегалась смотреть на царя. «Его величественная фигура, – пишет Маколей, – его лоб, показывавший ум, его проницательные черные глаза, его татарский нос и рот, его приветливая улыбка, выражение страсти и ненависти тирана-дикаря в его взгляде, когда он хмурил брови, и в особенности странные нервические конвульсии, по временам обращавшие на несколько секунд его лицо в предмет, на который нельзя было смотреть без ужаса, громадное количество мяса, которое он пожирал, пинты водки, которые он выпивал и которая, по рассказам, была заботливо приготовлена его собственными руками, шут, юливший у его ног, обезьяна, гримасничавшая у спинки его стула, – все это было несколько недель любимым предметом разговоров. А он между тем избегал толпы с гордой застенчивостью, разжигавшей любопытство»[24].

12 января, на следующий день по приезде, вице-адмирал Митчель явился к царю с объявлением, что его желание королем исполнено и ему, Митчелю, поручено состоять при его царском величестве, оказывать ему всякую услугу и доносить королю обо всех его желаниях. 14 января адмирал предупредил Петра о предстоящем визите короля, который и посетил царя вскоре затем в этот же день запросто в сопровождении лишь небольшой свиты. «Вильгельм, – говорит, описывая этот визит, Маколей, – благоразумно сообразовался с капризами своего высокого гостя и пробрался на его квартиру так тихо, что никто из соседей не узнал его величества в сухощавом джентльмене, вышедшем из небогатой кареты у царского подъезда»[25]. «Приходил вице-адмирал, – читаем под 14 января в «Юрнале», – говорил… что хотел быть королевское величество. И после того был у нас король и был с полчаса; а с ним были 4 человека, ближние люди». 15 января у царя был с визитом принц Георг Датский, брат датского короля Христиана V, муж принцессы, наследницы английского престола, будущей королевы Анны. «Был у нас датский принц», – лаконично отмечено в «Юрнале»[26]. Подробности об этих двух визитах сообщал своему двору в депеше от 18/28 января цесарский резидент Гофман. «В прошлую пятницу, – пишет он, – король перед тем, как отправиться в парламент, совершенно инкогнито сделал визит царю в карете графа Ромни и в сопровождении только этого графа, Альбермаля и одного гвардейского капитана и застал его неодетым, в одном только жилете. Датский принц сделал также визит, причем это свидание происходило стоя. Царь еще не отдал ответных визитов. Его образ жизни совершенно необыкновенный. Он спит вместе с так называемым князем Александром (Имеретинским), с одним медиком и еще с тремя или четырьмя лицами в одной небольшой комнате, отчего, когда король вошел к нему в комнату, надо было, несмотря на сильный холод, открыть окно, чтобы избавиться от испорченного воздуха»[27]. В Лондоне тогда рассказывали, что во время визита короля к царю произошел неприятный эпизод. Едва только король сел, как находившаяся при Петре обезьяна, помещавшаяся за спинкой его стула, с яростью прыгнула на короля, и большая часть визита прошла в улаживании этого неприятного эпизода[28].

Вечер 15 января проведен был в театре – «в комедии», по отметке «Юрнала». Давалась пьеса под названием «Королевы-соперницы, или Александр Великий». Царь, появившись в ложе со спутниками, тотчас же стал сам предметом зрелища и, заметив, что публика из партера, лож и галерей смотрит не на сцену, а на него, принужден был прятаться за спинами спутников. Театры в Англии при господстве пуритан в эпоху первой революции были закрыты. По возобновлении их деятельности во время Реставрации они стали щеголять роскошью обстановки, декораций и костюмов и отличаться крайней скабрезностью даваемых пьес. Последнее свойство театральных представлений оттенялось еще тем, что со времени Реставрации впервые в женских ролях, ранее исполнявшихся мужчинами, стали выступать лица женского пола. «К обаянию искусства, – говорит Маколей, изображая английский театр в последней четверти XVII в., – присоединилось обаяние пола, и молодой зритель с волнением, незнакомым современникам Шекспира и Джонсона, увидел миловидных женщин в ролях нежных и веселых героинь… Ничто так не характеризует этих времен, как заботливость, с какой поэты влагали все самые беспутнейшие стихи свои в уста женщин. Произведения, отличавшиеся наибольшей вольностью, были эпилоги. Они почти всегда декламировались любимыми актрисами, и ничто так не очаровывало испорченных слушателей, как чтение грубо неприличных стихов какой-нибудь красивой девушкой, о которой предполагалось, что она еще не утратила невинности»