– Спасибо, мама, – голос Павлика с верхней полки прервал чтение. – Я устал. Давайте перерыв сделаем.
– Устал?.. Ну, полежи, подремли маленько, – Макаровна отложила в сторону книжку.
– А я – в тамбур, – Влад раскрыл новенькую пачку "Памира", только что купленную на базаре и протянул Павлу Петровичу. – Не желаете?
– Я не курю, Владислав Андреевич, и вам не советую.
– Непременно вашим советом воспользуюсь, товарищ генерал. Но, извиняюсь, не сейчас, позжее, – и вышел в коридор, осторожно, без стука прикрыв за собой дверь купе.
– Деликатный человек, воспитанный, хотя тоже сидел, бедняга, – Макаровна перешла на шёпот. – И добрый… Это он нам с Павликом билеты в купейный вагон купил. Мы в плацкартном собирались, по нашим средствам, как все люди, а он даже слушать не стал. Загодя билеты купил, ну и… не выбрасывать же их? – робко спросила и, перекрестившись, прибавила: – Дай Бог ему здоровья!..
– Он добро не только вам сделал, – возразил ей Павел Петрович.
– А кому ещё?.. Ты-то откуда знаешь?!..
– Он прежде всего для себя постарался. Подарки дарить – не только удовольствие, но и необходимость. Когда отдаёшь, сам лучше становишься. Верно говорю?
– Это точно. На то мы и люди, чтобы соседям своим хорошее делать, – и, кивнув на платок, что лежал на коленях у Троицкого, деликатно поинтересовалась. – А это ты в подарок жене купил?
– Одобряете?
– Хороший платок. Тёплый.
– Да нет, не жене, – решился, наконец, Павел. – Я даже не знаю, где она, жива ли… Восемнадцать лет никаких вестей от неё не имел.
– Это я ещё давеча понял, что и ты на зоне сидел. На вас на всех, как тавро на скотине, особая печать стоит. Я иной раз даже удивляюсь, сколько разного народа у нас по тюрьмам да лагерям мыкалось!.. Не верится как-то, что вокруг столько разбойного люда было. Тебя-то как?.. За дело или зря?
– Раз реабилитировали, выходит, зря.
– Ну и, слава Богу! – и вдруг спохватилась. – Но ты не думай, я не в том смысле…
– Я понял в каком, Авдотья Макаровна, не волнуйтесь, – успокоил Павел Петрович.
– Но чего так долго?.. У нас, вроде, и срока такого нет, чтобы восемнадцать?..
– Всё у нас есть. И восемнадцать, и двадцать пять, и поболе того… А платок я вам купил… На память… Может, когда вспомните добрым словом, – и он протянул ей свой подарок.
Щёки Авдотьи Макаровны вспыхнули алым румянцем, как у девушки, и она замахала на него руками.
– Да за что это мне?!.. И не возьму!.. Ишь, чего удумал!..
– Да я от чистого сердца! – взмолился Павел Петрович. – Сами только что сказали, "надо и другим хорошее делать". Ведь сказали?..
– Мало ли чего невзначай скажется…
– А слово – не воробей. За него отвечать надо.
– Ишь!.. Умный какой! – Макаровна начала сдаваться. – Ты-то за свои слова завсегда ответ держишь?
– Стараюсь, – Павел Петрович понял, победа его близка: ещё немного и Авдотья Макаровна сдастся окончательно.
– Это ты где же?.. В Ворохте на базаре купил?..
– Там, – и он осторожно укутал её плечи пушистым платком.
Она засмущалась, кокетливо повела плечами и, осторожно погладив жёсткой натруженной рукой козий пух, тихо сказала: – Мягонький какой!.. Нежный…
Павел Петрович был счастлив.
В купе тихонько постучали, дверь осторожно приоткрылась, и в щёлочке показалось курносое лицо Нюры-проводницы…
– Можно к вам?
– Заходи, доченька, заходи, – Макаровна подвинулась, приглашая её войти. – Токо ты тихонечко, а то Павлик у нас задремал.
